Христианские идеологи не только бесцеремонно присвоили себе крест - священный языческий знак огня, но и превратили его при этом в символ мук и страданий, горя и смерти, кроткого смирения и терпения, т.е. вложили в него смысл, абсолютно противоположный языческому.
В глубокой древности любые украшения на теле человека - от татуировок у южных народов до орнаментальных вышивок на ткани у северных - выполняли функции магических оберегов от злых духов. Сюда же следует отнести всю древнюю «бижутерию»: подвески, браслеты, фибулы, кольца, серьги, перстни, ожерелья и т.д.
Эстетические функции этих предметов, без сомнения, были вторичными. Вовсе не случайно среди многочисленных археологических находок преобладают именно женские украшения: мужчина, как существо более сильное и выносливое, нуждался в подобных оберегах гораздо меньше.
Одним из самых распространенных магических символов, использовавшихся практически всеми народами нашей планеты на протяжении многих тысячелетий, являлся крест. Почитание его изначально напрямую связывалось с «живым» священным огнем, а точнее - со способом его добывания: трением двух сложенных поперек (крестообразно) палочек. Учитывая величайшее значение, которое в ту отдаленнейшую эпоху придавалось «живому» огню, неудивительно, что инструмент для его добывания стал объектом повсеместного почитания, своего рода «даром божьим». Именно с той поры крест начал использоваться в качестве оберега, талисмана, защищающего от всякого рода бедствий, болезней и колдовства.
Поклонение огню как могущественной стихии в глубокой древности имело место у всех народов нашей земли. Огонь согревал, давал горячую пищу, отпугивал диких зверей, разгонял тьму. С другой стороны - истреблял леса и целые поселения. В глазах первобытного человека огонь представлялся живым существом, впадающим то в гнев, то в милость. Отсюда - стремление «задобрить» огонь принесением жертв и строжайшие запреты на действия, способные породить в нем гнев. Так, почти повсеместно запрещалось мочиться и плевать на огонь, перешагивать через него, бросать в пего нечистоты, дотрагиваться до него ножом, устраивать при нем ссоры и перебранки. Во многих местах запрещалось даже тушить костры, так как над огнем при. этом совершалось насилие, и он мог отомстить обидчику.
Пережитки былого поклонения огню в той или иной форме сохранились во всех мировых культурах. На европейском континенте такими пережитками: явились «праздники огня», подробно описанные известным исследователем магии и религии Д. Фрэзером. Факельные шествия, разжигание костров на возвышенностях, скатывание с гор горящего колеса, очистительные прыжки через пламя, сжигание соломенных чучел, использование потухших головней в качестве оберегов, прогон скота между костров зафиксированы буквально во всех уголках Европы. Подобные обрядовые действия совершались в первое воскресенье Великого поста, в канун Пасхи (в Страстную субботу), на первый Майский день (огни Бельтана), в канун летнего солнцестояния, в канун дня Всех святых и в канун зимнего солнцестояния. Кроме того, ритуальные зажжения костров устраивались в дни бедствий - эпидемий, чумы, падежа скота и т.д.
В Древней Руси огонь называли Сварожичем, т.е. сыном Сварога - бога небесного огня, олицетворявшего небо и Вселенную. Согласно легендам, Огонь-Сварожич родился от искр, высеченных Сварогом, ударившим по Алатырь-камню своим молотом. Древнерусские язычники относились к огню с трепетом и почтением: в своих святилищах они поддерживали неугасимый огонь, за сохранением которого под страхом смерти следили специальные жрецы. Тела умерших предавались огню, а души их поднимались в Вырий с дымом погребальных костров. С огнем было связано огромное число русских поверий, обрядов, примет, суеверий, обычаев, заговоров и заклинаний. «Огонь-царь, вода-царица, воздух-господин», — гласила русская поговорка. Разумеется, особое значение придавалось «живому» огню, т.е. огню, добытому трением.
«Древнейший способ добывания огни у индийцев, персов, греков, германцев и литовско-славянских племен, - пишет А.Н. Афанасьев, - был следующий: брали обрубок из мягкого дерева, делали в нем отверстие и. вставляя туда твердый сук, обвитый сухими травами, верёвкою или паклею, вращали до тех пор, пока не появлялось от трения пламя»2. Известны также другие способы добывания «живого огня»: с помощью веретена, вращаемого в щели печного столба; при трении веревки о палку и т.д. Вологодские мужики снимали колосники (жерди) с овина, рубили их на части и терли друг о друга, покате не загорались. В Новгородской же губернии для «вытирания» живого огня и вовсе использовали специальное приспособление, известное как «вертушок».
Подробное описание его приводит известный этнограф С.В. Максимов: «Два столба врыты в землю и наверху скреплены перекладиной. В середине ее лежит брус, концы которого просунуты в верхние отверстия столбов таким способом, что могут свободно вертеться, не переменяя точки опоры. К поперечному брусу, одна против другой, приделаны две ручки, а к ним привязаны крепкие веревки. За веревки хватаются всем миром и среди всеобщего упорного молчания (что составляет непременное условие для чистоты и точности обряда) вертят брус до тех пор, пока не вспыхнет огонь в отверстиях столбов. От него зажигают хворостины и подпаливают ими костер».
К помощи «живого огня» русские крестьяне прибегали во время скотского падежа, эпидемии (мора), при различных болезнях, а также во время великих народных праздников. При скотском падеже животных перегоняли через огонь, приглашали священника, зажигали от «живого огня» кадило и свечи перед иконами в церкви. Из последней огонь разносили по избам и берегли как надежное средство против болезней скотины. Примечательно, что старый огонь при этом повсеместно гасился, и вся деревня пользовалась только добытым «живым огнем». Не подлежит сомнению, что при древне-языческих обрядах трупосожжения изначально также использовался «живой огонь», прогонявший темную силу и очищавший души усопших от всего греховного, злого, нечистого. Очистительные свойства огня, кстати, лежат и в основе старообрядческого догмата о самосожжении или, как они сами его называли, «второго огненного крещения».
Сам акт добывания «живого огня» через трение язычники сопоставляли с процессом полового соития, приводившего к рождению нового человека. Неудивительно, что оба эти процесса считались священными и всячески почитались почти всеми народами нашей планеты. Тот факт, что добыванием «живого огня» всегда занимались только мужчины, но всей видимости, объясняется тем, что палочка, с помощью которой осуществлялось трение, олицетворяла собой мужское начало, и пользоваться ей должен был именно мужчина.
Любопытно, что вплоть до IV века н.э. христиане не только не относились к кресту с почтением, но даже презирали его как языческий символ. «Что же касается крестов, - отмечал христианский писатель Феликс Мануций, живший в III веке н.э. - то мы их совсем не почитаем: не нужны они нам, христианам ; это вы, язычники, вы, для которых священны деревянные идолы, вы почитаете деревянные кресты».
Н.М. Галковский приводит еще более любопытное свидетельство из Чудовского списка «Слова об идолах», составленного в XIV веке: «А се иная злоба в крестьянех - ножом крестят хлеб, а пиво крестят чашею та иным чем - а се поганьски творят». Как видим, автор средневекового поучения решительно выступал против крестообразного знамения на ритуальных хлебцах-колобках и над ковшом с пивом, считая его языческим пережитком. «Автор поучения, очевидно, знал. - справедливо отмечает Б.А. Рыбаков, - что нанесение креста на хлеб насчитывало к тому времени по крайней мере тысячелетнюю «поганьскую » традицию».
Общеизвестно, что казнь особо опасных преступников в Древнем Риме производилась вовсе не на кресте в современном его виде, а на столбе с перекладиной наверху, имевшем форму греческой буквы «Т» («тау-крест»). Признают этот факт и современные церковные идеологи. Получается, что вот уже в течение 16 столетий главным символом христианской религии является крест, который не имеет ни малейшего отношения к мученической смерти самого христианского «сына божьего».
Вплоть до VIII века христиане не изображали Иисуса Христа распятым на кресте: в то время это считалось страшным кощунством. Однако впоследствии крест превратился в символ перенесенных Христом мучений. С современной точки зрения поклонение орудию казни представляется несколько странным, если не сказать - нелепым. Невольно задаешься «еретическим» вопросом: а если бы Христа казнили на гильотине или на той же виселице? Трудно представить себе еа шее у нынешних христиан маленькие гильотинки или виселички...
И всё-таки факт остается фактом: в качестве основного символа христианского культа выступает именно орудие казни.
Крест является древнейшим священным знаком, использовавшимся практически всеми народами нашей земли, по меньшей мере, за тысячу лет до принятия христианства. Христианские идеологи не только бесцеремонно присвоили себе этот священный языческий знак огня, но и превратили его при этом в символ мук и страданий, горя и смерти, кроткого смирения и терпения, т.е. вложили в него смысл, абсолютно противоположный языческому. Язычники видели в кресте знак силы, могущества, жизнелюбия, небесного и земного «живого огня». «Крест вырезали из дерева, камня, отливали из меди, бронзы, золота, ковали из железа. - пишет И.К. Кузьмичев, - рисовали на челе, теле, одежде, на домашней утвари; вырубали на пограничных деревьях, столбах... помечали ими межевые столбы, надгробные плиты, камни; увенчивали крестом посохи, жезлы, головные уборы, короны; ставили их на перекрестках дорог, на перевалах, у источников; обозначали ими пути к местам захоронений, например, дорогу на вершину Собутки, древнего ритуального кладбища западных славян. Одним словом, крест был во всех частях света самым древним и самым распространенным священным символом блага, добра, красоты и силы».
В индоевропейской традиции крест нередко выступал в качестве модели человека или антропоморфного божества с распростертыми руками. Воспринимался он и в роли мирового древа с его основными координатами и семичленной системой космологической ориентации. Любопытно, что в большинстве языков, различающих грамматический род, названия креста относятся к мужскому роду. В отдельных же культурах крест и вовсе напрямую соотносится с фаллосом. Крест же, как знак упразднения, уничтожения, смерти стал использоваться исключительно благодаря христианским нововведениям.
Классическим русским крестом считается крест с тремя поперечными перекладинами, нижняя из которых - подножие - наклонена вправо от смотрящего человека. В русской традиции косая перекладина эта имеет несколько толкований, два из которых наиболее известны: поднятый конец указывает дорогу в рай, опущенный - в ад; первый указывает на благоразумного разбойника, второй - на нераскаявшегося.
На церковных куполах поднятый конец косой перекладины всегда указывает на север, выполняя роль стрелки компаса.
Любопытно, что начиная с XII века Западная церковь ввела обычай полагать ноги Христа на распятии одну на другую и пригвождать их одним гвоздем, тогда как русское православие всегда придерживалось традиции Византии, в памятниках которой Христос изображался распятым четырьмя гвоздями, по одному в каждой руке и ноге.
Церковные идеологи и даже составители этимологических словарей утверждают, что слово «крестьянин» произошло от слова «христианин», а слово «крест» - от имени собственного - Христос (нем. Christ, Krist). Как видим, и здесь речь идет о «заимствовании», на этот раз - из германского языка. Сталкиваясь с подобными интерпретациями, невольно задаешься вопросом: до какой же степени невежества надо дойти, чтобы утверждать подобные вещи?!
Всем нам хорошо знакомо слово «кремень » в значении твердого камня-минерала для высекания огня, использующегося в современных зажигалках.
В старину, до появления серных спичек, огонь высекали огнивом из кремня с использованием трута.
Вторым названием огнива было «кресало » или «кресево». Под словом «кресать» подразумевалось высекать искры из кремня. Любопытно, что от этого же корня образовалось слово «кресить» в значении воскрешать или оживлять (высекать искру жизни ): «Игорева храброго полку не кресити (т.е. не воскресить)» («Слово о полку Игореве»).
Отсюда же пословицы; «Упрямого креси, а он в могилу лезет», «Не бывать ему на кресу (т.е. не ожить)» и т.д. Отсюда же «кресенье» -старинное название седьмого дня недели (ныне - воскресенье) и «кресень»(кресник) - языческое обозначение июня месяца.
Все приведенные выше слова происходят от древнерусского «крес» - огонь. Действительно, получаемый путем высекания искусственный жертвенный огонь-крес в глазах наших далеких предков как бы воскресал заново, оживал, возрождался, поэтому к нему относились с таким почтением.
Нетрудно догадаться, что древнерусские слова «крес» (огонь) и «крест» (приспособление, с помощью которого он добывался) состоят в самом близком этимологическом родстве и по степей и своей архаичности намного превосходят любые христианские толкования.
Обильно украшая крестами одежду, русские вышивальщицы вовсе не помышляли о прославлении символа христианской веры и уж тем более - орудия казни Иисуса: в их представлении он оставался древним языческим знаком огня и Солнца.
Так же несостоятельно утверждение церковников и этимологов-атеистов о происхождении слова «крестьянин» от слова «христианин»: и в этом случае мы имеем дело с элементарной подтасовкой понятий.
Против данной версии прежде всего говорит то, что «крестьянами» на Руси во все времена называли исключительно землепашцев и никогда - представителей знати, хотя и те, и другие придерживались одной христианской веры.
В этимологическом, лексическом и смысловом родстве слои «кресс», «крест» и «крестьянин» не приходится сомневаться. Подобно «огнищанину» (земледельцу), «крестьянин» был тесно связан с огнем-«кресом» и, естественно, с орудием его добывания - крестом. Не исключено, что связано это было с использовавшейся тогда огневой (подсечной) системой земледелия, при которой крестьянам приходилось выжигать и выкорчевывать лесные участки под пашню. Срубленный и спаленный таким образом лес назывался «огнище», отсюда - «огнищанин», т.е. землепашец.
В.И. Даль в своем словаре совершенно справедливо отождествляет слова «крестьяне » и «огнищане », поскольку смысловое значение их абсолютно одинаково и восходит к одному и тому же слову - «огонь-крес».
Фрагмент из ]]>
На Кресте мы видим Бога Распятым. Но в Распятии таинственно пребывает Сама Жизнь, подобно тому, как в пшеничном зерне таятся многие будущие колосья. Поэтому Крест Господень почитается христианами как «живоносное древо», то есть дерево, дающее жизнь. Без Распятия не было бы Воскресения Христова, и поэтому Крест из орудия казни обратился в святыню, в которой действует Благодать Божия.
Православные иконописцы изображают возле Креста тех, кто неотступно сопровождал Господа во время Его Крестных мук: и апостола Иоанна Богослова – любимого ученика Спасителя.
А череп в подножии Креста – символ смерти, вошедшей в мир через преступление прародителей Адама и Евы. Согласно преданию, Адам был похоронен на Голгофе – на холме в окрестностях Иерусалима, где многими столетиями позже распяли Христа. Божиим промыслом, Крест Христов был установлен как раз над могилой Адама. Честная Кровь Господня, пролитая на землю, достигла останков прародителя. Она уничтожила первородный грех Адамов и освободила от рабства греху его потомков.
Крест Церковный (в виде изображения, предмета или крестного знамения) – освященный Божественной благодатью символ (образ) человеческого спасения, возводящий нас к своему Первообразу – к распятому Богочеловеку, принявшему крестную смерть ради искупления человеческого рода от власти греха и смерти.
Почитание креста Господня, неразрывно связано с Искупительной Жертвой Богочеловека Иисуса Христа. Почитая крест, православный христианин воздает почитание Самому Богу Слову, изволившему воплотиться и избрать крест знамением победы над грехом и смертью, примирения и соединения человека с Богом, дарования новой, преображенной благодатью Святого Духа жизни.
Поэтому образ Креста исполнен особой благодатной силы, ибо через распятие Спасителя явлена полнота благодати Святого Духа, которая сообщается всем истинно верующим в Искупительную Жертву Христа людям.
«Распятие Христово – это действие свободной Божественной любви, это действие свободной воли Спасителя Христа, отдающего Себя на смерть, чтобы другие могли жить – жить вечной жизнью, жить с Богом.
И этому всему знаком является Крест, потому что, в конечном итоге, любовь, верность, преданность испытываются не словами, даже не жизнью, а отдачей своей жизни; не только смертью, а отречением от себя таким полным, таким совершенным, что от человека остается только любовь: крестная, жертвенная, отдающая себя любовь, умирание и смерть самому себе для того, чтобы жил другой».
«Образ Креста показывает примирение и содружество, в какое вступил человек с Богом. Посему и демоны боятся образа Креста, и не терпят видеть знамение Креста изображаемым даже и на воздухе, но бегут от этого тотчас, зная, что Крест есть знамение содружества человеков с Богом и что они, как отступники и враги Богу, удаленные от Божественного лица Его, не имеют более свободы приближаться к тем, кои примирились с Богом и соединились с Ним, и не могут более искушать их. Если и кажется, что они искушают некоторых христиан, да ведает всякий, что это борют они тех, которые не познали как следует высокого таинства Креста».
«…Надо обратить особое внимание на то, что каждый человек на своем жизненном пути должен поднять именно свой крест. Крестов бесчисленное множество, но только мой врачует мои язвы, только мой будет мне во спасение, и только мой я понесу с помощью Божией, ибо он дан мне Самим Господом. Как бы не ошибиться, как бы не взять крест по своему произволу, тому произволу, который в первую очередь и должен быть распят на кресте самоотвержения?! Самовольный подвиг – это самодельный крест
, и несение такого креста всегда оканчивается падением великим.
А что же значит свой крест? Это значит идти по жизни по своему пути, начертанному для каждого Промыслом Божиим, и на этом пути подъять именно те скорби, что попустит Господь (Дал обеты монашества – не ищи женитьбы, связан семьей – не стремись к свободе от детей и супруги.) Не ищи больших скорбей и подвигов, чем те, что есть на твоем жизненном пути,– это гордость сбивает с пути. Не ищи освобождения и от тех скорбей и трудов, что посланы тебе, – это саможаление снимает тебя с креста.
Свой крест – это значит довольствоваться тем, что по твоим силам телесным. Дух самомнения и самообольщения будет звать тебя к непосильному. Не верь льстецу.
Как разнообразны в жизни и скорби, и искушения, которые посылает нам Господь для врачевания нашего, какое различие у людей и в самих телесных силах и здоровье, как разнообразны и наши греховные немощи.
Да, у каждого человека – крест свой. И этот свой крест заповедано каждому христианину принять с самоотвержением и последовать Христу. А последовать Христу – это изучить Святое Евангелие так, чтобы только оно стало деятельным руководителем в несении нами нашего жизненного креста. Ум, сердце и тело всеми своими движениями и поступками, явными и тайными, должны служить и выражать спасительные истины Христова учения. И все это значит, что я глубоко и искренне сознаю врачующую силу креста и оправдываю суд Божий надо мною. И тогда мой крест становится Крестом Господним».
«Следует поклоняться и почитать не только тот один Животворящий Крест, на котором был распят Христос, но и всякому Кресту, сотворенному по образу и подобию того Животворящего Креста Христова. Следует поклоняться, как тому самому, на котором был пригвожден Христос. Ведь там, где изображается Крест, из любого вещества, – туда приходит Благодать и Освящение от Пригвожденного на Кресте Христа Бога нашего».
«Крест без любви нельзя мыслить и представлять: где Крест, там и любовь; в церкви вы везде и на всем видите кресты, для того чтобы все напоминало вам, что вы во храме Бога любви, в храме Любви, распятой за нас».
На Голгофе возвышались три креста. Все люди в своей жизни несут какой-нибудь крест, символом которого является один из голгофских крестов. Немногие святые, избранные други Божии, несут Крест Христа. Некоторые сподобились креста покаявшегося разбойника, креста покаяния, который вел ко спасению. А многие, к сожалению, несут крест того разбойника, который был и остался блудным сыном, так как не захотел принести покаяние. Хотим мы этого или нет, но все мы – «разбойники». Постараемся же, по крайней мере, стать «благоразумными разбойниками».
архимандрит Нектарий (Антанопулос)
Церковные службы Кресту Господню
Вникни в значение этого «надлежит», и ты увидишь, что в нем заключается именно нечто такое, что не допускает другого рода смерти, кроме Креста. В чем же причина этого? Один Павел, восхищенный в притворы рая и слышавший в них неизреченные глаголы, может изъяснить ее… может истолковать эту тайну Креста, как отчасти и сделал это в послании к Ефесянам: «чтобы Вы… могли постигнуть со всеми святыми, что широта и долгота, и глубина и высота, и уразуметь превосходящую разумение любовь Христову, дабы вам исполниться всею полнотою Божиею» (). Не произвольно, конечно, божественный взор апостола созерцает и начертывает здесь образ Креста, но уже это показывает, что чудесно очищенный от тьмы неведения взор его ясно прозрел в самую суть. Ибо в очертании, состоящем из четырех противоположных перекладин, выходящих из общего средоточия, он усматривает всеобъемлющее могущество и дивное промышление Того, Который благоволил явиться в нем миру. Потому-то апостол каждой из частей этого очертания усваивает особое наименование, а именно: ту, которая нисходит из середины, называет глубиной, идущую вверх – высотой, обе же поперечные – широтой и долготой. Этим он, как мне кажется, ясно хочет выразить, что все, что ни есть во вселенной, превыше ли небес, в преисподних ли, или на земле от одного края ее до другого, – все это живет и пребывает по Божественной Воле – под осенением крестным.
Можешь еще созерцать божественное и в представлениях души твоей: воззри на небо и умом обними преисподнюю, простри мысленный взор твой от одного края земли до другого, помысли при этом и о том могучем средоточии, которое все это связывает и содержит, и тогда в душе твоей само собою вообразится очертание Креста, простирающего свои концы сверху вниз и от одного края земли до другого. Это очертание представлял и великий Давид, когда говорил о себе: «Куда пойду от Духа Твоего, и от лица Твоего куда убегу? Взойду ли на небо (это высота) – Ты там; сойду ли в преисподнюю (это глубина) – и там Ты. Возьму ли крылья зари (то есть с востока солнца – это широта) и переселюсь на край моря (а морем у Иудеев назывался запад – это долгота), — и там рука Твоя поведет меня» (). Видишь ли, как Давид изображает здесь начертание Креста? «Ты,- говорит он Богу,- повсюду существуешь, все Собою связуешь и все в Себе содержишь. Ты вверху и Ты внизу, рука Твоя одесную и рука Твоя ощуюю». По той же причине и божественный апостол говорит, что в это время, когда все будет преисполнено веры и ведения. Сущий превыше всякого имени будет призываем и поклоняем о имени Иисуса Христа от небесных, земных и преисподних (; ). По моему мнению, тайна Креста скрыта также и в иной «йоте» (если рассматривать ее с верхней поперечной чертой), которая крепче небес и тверже земли и прочнее всех вещей и о которой говорит Спаситель: «доколе не прейдет небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдет из закона» (). Мне кажется, что эти божественные слова имеют в виду таинственно и гадательно () показать, что образом Креста все содержится в мире и что он вековечнее всего содержимого им.
По этим-то причинам Господь не просто сказал: «Сыну Человеческому надлежит умереть», но «быть распяту», для того, то есть, чтобы созерцательнейшим из богословов показать, что в образе Креста сокрыта всемогущая сила Того, который почил на нем и благоизволил, чтобы Крест стал всем во всем!
Если смерть Господа нашего Иисуса Христа есть искупление всех, если смертью Его разрушается средостение преграды и совершается призвание народов, то как бы Он призвал нас, если бы не был распят? Ибо на одном Кресте претерпевается смерть с распростертыми руками. И потому Господу нужно было претерпеть смерть такого рода, распростереть руки Свои, чтобы одной рукой привлечь древний народ, а другой – язычников, и обоих собрать воедино. Ибо Сам Он, показывая, какой смертью искупит всех, предсказал: «И когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе» ()
Иисус Христос не претерпел ни смерти Иоанна – отсечением головы, ни смерти Исаии – перепиливанием пилой, чтобы и в смерти Тело его сохранилось не рассеченным, чтобы этим отнять повод у тех, которые бы дерзнули разделять на части Его .
Как четыре конца Креста связываются и соединяются в центре, так Божией силой содержатся и высота, и глубина, и долгота, и широта, то есть вся видимая и невидимая тварь.
Все части мира были приведены к спасению частями Креста.
Кто не умилится, взирая на Странника, так бедно возвращающегося в Свой дом! Был Он у нас в гостях; мы дали Ему первый ночлег в стойле между животными, потом выпроводили Его в Египет к народу идолопоклонническому. У нас Он не имел где приклонить голову, «пришел к своим, и свои Его не приняли» (). Теперь же отправили Его в дорогу с тяжелым Крестом: возложили на плечи Его тяжкое бремя грехов наших. «И, неся Крест Свой, Он вышел на место, называемое Лобное» (), держащий «все словом силы Своей» (). Несет Крест истинный Исаак – древо, на котором должен быть принесен в жертву. Тяжкий Крест! Под тяжестью Креста падает на дороге крепкий в бранях, «сотворивший державу мышцею Своею» (). Многие плакали, но Христос говорит: «не плачьте обо Мне» (): этот Крест на плечах есть власть, есть тот ключ, которым Я отопру и изведу из заключенных дверей адских Адама, «не плачьте». «Иссахар осел крепкий, лежащий между протоками вод; и увидел он, что покой хорош, и что земля приятна: и преклонил плечи свои для ношения бремени» (). «Выходит человек на дело свое» (). Несет престол Свой Архиерей, чтобы благословить с него простертыми руками все части света. Выходит на поле Исав, взяв лук и стрелы, чтобы достать и принести дичи, «уловить лов» отцу своему (). Выходит Христос Спаситель, взяв Крест вместо лука, чтобы «уловить лов», чтобы привлечь всех нас к Себе. «И когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе» (). Выходит мысленный Моисей, берет жезл. Крест Свой, простирает руки, разделяет Чермное море страстей, переводит нас от смерти к жизни, и диавола. как фараона, потопляет в бездне адской.
Крест – знамение истины
Крест есть знамение мудрости духовной, христианской, крестной и сильной, как оружие крепкое, ибо премудрость духовная, крестная, есть оружие против противящихся церкви, как говорит апостол: «Ибо слово о кресте для погибающих юродство есть, а для нас, спасаемых,- сила Божия. Ибо написано: погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну», и далее: «Еллины ищут мудрости; а мы проповедуем Христа распятого… Божию силу и Божию премудрость» ().
В поднебесной живет двоякая мудрость у людей: мудрость мира сего, которая была, например, у эллинских философов, не знающих Бога, и мудрость духовная, какова она у христиан. Мирская премудрость есть безумие перед Богом: «Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие?» – говорит апостол (); духовная же премудрость почитается безумием у мира: «для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие» (). Мирская мудрость – слабое оружие, бессильное воинствование, немощная храбрость. Но какое оружие премудрость духовная, это видно из слов апостола: оружия воинствования нашего… сильные Богом на разрушение твердынь» (); и еще «слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого» ().
Образом и знамением мирской эллинской мудрости являются содомогоморрские яблоки, о которых повествуется, что извне они прекрасны, внутри же их прах смрадный. Образом же и знамением христианской духовной мудрости служит Крест, ибо им явлены и как бы ключом открыты нам сокровища премудрости и разума Божия. Мудрость мирская – прах, а словом крестным мы получили все блага: «се бо прииде Крестом радость всему миру»…
Крест – знамение будущего бессмертия
Крест – знамение будущего бессмертия.
Все, что совершилось на древе крестном, было врачеванием нашей немощи, возвращающим ветхого Адама туда, откуда он ниспал, и приводящим к древу жизни, от которого удалил нас плод древа познания, безвременно и неблагоразумно вкушенный. Поэтому древо за древо и руки за руку, руки, мужественно распростертые,- за руку, невоздержанно протянутую, руки пригвожденные – за руку, извергнувшую Адама. Поэтому вознесение на Крест – за падение, желчь – за вкушение, терновый венец – за худое владычество, смерть – за смерть, тьма – за погребение и возвращение в землю для света.
Как грех вошел в мир посредством древесного плода, так и спасение – посредством древа крестного.
Иисус Христос, истребляя то непослушание Адама, которое вначале совершилось через древо, был «послушным даже до смерти, и смерти крестной» (). Или иначе: то преслушание, которое совершено через древо, исцелил послушанием, совершенным на древе.
Имеешь у себя честное древо – Крест Господень, которым, если пожелаешь, можно усладить горькую воду твоего нрава.
Крест – это грань Божественного попечения о нашем спасении, это – великая победа, это – трофей, воздвигнутый страданиями, это – венец праздников.
«А я не желаю хвалиться, разве только Крестом Господа нашего Иисуса Христа, которым для меня мир распят, а я для мира» (). Когда Сын Божий явился на земле и когда развращенный мир не мог вынести Его безгрешности, беспримерной добродетели и обличительной свободы и, осудив это святейшее Лицо на позорную смерть, пригвоздил ко Кресту, тогда Крест стал новым знамением. Он стал жертвенником, ибо на нем принесена великая Жертва нашего избавления. Он стал божественным алтарем, ибо окропился бесценной Кровию непорочного Агнца. Стал престолом, ибо на нем опочил от всех своих дел великий Посланник Божий. Стал пресветлым знамением Господа сил, ибо «воззрят на Того, Которого пронзили» (). И эти пронзившие не по чему иному Его узнают, как только увидев это знамение Сына Человеческого. В этом значении мы с почтением должны взирать не только на то самое древо, которое прикосновением Пречистого Тела освятилось, но и на всякое другое, являющее нам тот же образ, не привязывая нашего почтения к веществу дерева или золота и серебра, но относя его к Самому Спасителю, на нем совершившему наше спасение. И этот Крест не столько был тягостен для Него, сколько облегчителен и спасителен для нас. Его бремя – наше успокоение; Его подвиги – наша награда; Его пот – наше облегчение; Его слезы – наше очищение; Его раны – наше исцеление; Его страдание – наше утешение; Его Кровь – наше искупление; Его Крест – наш вход в рай; Его смерть – наша жизнь.
Платон, митрополит Московский (105, 335-341).
Нет другого ключа, который бы отверзал врата в Царство Божие, кроме Креста Христова
Вне Креста Христова нет христианского преуспеяния
Увы, Господь мой! Ты на Кресте – я утопаю в наслаждениях и неге. Ты подвизаешься за меня на Кресте… я лежу в лености, в расслаблении, ищу повсюду и во всем спокойствия
Господь мой! Господь мой! Даруй мне уразуметь значение Креста Твоего, привлеки меня к Кресту Твоему судьбами Твоими…
О поклонении Кресту
Молитва Кресту это поэтическая форма обращения к Тому, кто распят на Кресте.
«Слово о кресте для погибающих юродство есть, а для нас, спасаемых,- сила Божия» (). Ибо «духовный судит о всем, а душевный человек не принимает того, что от Духа Божия» (). Ибо это есть безумие для тех, которые не принимают с верой и не помышляют о Благости и Всемогуществе Бога, но божественные дела исследуют посредством человеческих и естественных рассуждений, ибо все, что принадлежит Богу, выше естества и разума, и мысли. И если кто-либо станет взвешивать: каким образом Бог вывел все из небытия в бытие и ради чего, и если бы он захотел постигнуть это посредством естественных рассуждений, то он не постигнет. Ибо это знание – душевное и бесовское. Если же кто, руководствуясь верой, примет во внимание, что Божество – благое и всемогущее, и истинное, и мудрое, и праведное, то он найдет все гладким и ровным и путь – прямым. Ибо вне веры спастись невозможно, потому что все, как человеческое, так и духовное, основано на вере. Ибо без веры ни земледелец не разрезает борозды земли, ни купец на малом древе не вверяет своей души беснующейся бездне моря; не происходят ни браки, ни что-либо иное в жизни. Верою Уразумеваем, что все приведено из небытия в бытие могуществом Божиим; верою правильно совершаем все дела – как божеские, так и человеческие. Вера, далее, есть нелюбопытствующее одобрение.
Всякое, конечно, деяние и чудотворение Христово – весьма велико и божественно, и удивительно, но удивительнее всего – Честной Его Крест. Ибо смерть ниспровергнута, прародительский грех уничтожен, ад ограблен, даровано Воскресение, дана нам сила презирать настоящее и даже самую смерть, возвращено первоначальное блаженство, открыты врата рая, наше естество село одесную Бога, мы сделались чадами Божиими и наследниками не через другое что, а через Крест Господа нашего Иисуса Христа. Ибо все это устроено через Крест: «все мы, крестившиеся во Христа Иисуса, — говорит апостол, — в смерть Его крестились» (). «Все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись» (). И далее: Христос есть Божия сила и Божия премудрость (). Вот смерть Христа, или Крест, одел нас в ипостасную Божию Мудрость и Силу. Сила же Божия есть слово крестное или потому, что через него открылось нам могущество Божие, то есть победа над смертью, или потому, что, подобно тому как четыре конца Креста, соединяясь в центре, твердо держатся и крепко связываются, так и через посредство силы Божией содержатся и высота, и глубина, и длина, и широта, то есть вся видимая и невидимая тварь.
Крест дан нам в качестве знамения на челе, как Израилю – обрезание. Ибо через него мы, верные, различаемся от неверных и узнаемся. Он – щит и оружие, и памятник победы над диаволом. Он – печать, для того чтобы не коснулся нас Истребляющий, как говорит Писание (). Он – лежащих восстание, стоящих опора, немощных посох, пасомых жезл, возвращающихся руководство, преуспевающих путь к совершенству, души и тела спасение, отклонение от всяких зол, всяких благ виновник, греха истребление, росток воскресения, древо Жизни Вечной.
Итак, самому древу, драгоценному по истине и досточтимому, на котором Христос принес Самого Себя в жертву за нас, как освященному прикосновением и Святого Тела, и Святой Крови, естественно должно поклоняться; подобным образом – и гвоздям, копью, одеждам и святым Его жилищам – яслям, вертепу, Голгофе, спасительному животворящему гробу, Сиону – главе Церквей, и подобному, как говорит богоотец Давид: «Пойдем к жилищу Его, поклонимся подножию ног Его». А что он разумеет Крест, показывает то, что сказано: «Стань, Господи, на место покоя Твоего» (). Ибо за Крестом следует Воскресение. Ибо если вожделенны дом, и ложе, и одежда тех, которых мы любим, то насколько более – то, что принадлежит Богу и Спасителю, через посредство чего мы и спасены!
Поклоняемся же мы и образу Честного и Животворящего Креста, хотя бы он был сделан и из иного вещества; поклоняемся, почитая не вещество (да не будет!), но образ, как символ Христа. Ибо Он, делая завещание Своим ученикам, говорил: «тогда явится знамение Сына Человеческого на небе» (), разумея Крест. Поэтому и Ангел воскресения говорил женам: «Иисуса ищете Назарянина, распятого» (). И апостол: «мы проповедуем Христа распятого» (). Хотя много христов и иисусов, но один – Распятый. Он не сказал: «пронзенного копьем», но: «распятого». Поэтому должно поклоняться знамению Христа. Ибо где будет знамение, там будет и Сам Он. Веществу же, из которого состоит образ Креста, хотя бы это было золото или драгоценные камни, после разрушения образа, если бы такое случилось, не должно поклоняться. Итак, всему тому, что посвящено Богу, мы поклоняемся, относя почтение к Нему Самому.
Древо жизни, насажденное Богом в раю, предызобразило этот Честной Крест. Ибо так как смерть вошла через посредство древа, то надлежало, чтобы через древо же были дарованы Жизнь и Воскресение. Первый Иаков, поклонившись на конец жезла Иосифа, посредством образа обозначил , и, благословив своих сыновей перемененными руками (), он весьма ясно начертал знамение Креста. То же обозначали жезл Моисеев, крестообразно поразивший море и спасший Израиля, а фараона потопивший; руки, крестовидно простираемые и обращающие в бегство Амалика; горькая вода, услаждаемая древом, и скала, разрываемая и изливающая источники; жезл, приобретающий Аарону достоинство священноначалия; змий на древе, вознесенный в виде трофея, как будто бы он был умерщвлен, когда древо исцеляло тех, которые с верой смотрели на мертвого врага, подобно тому как и Христос Плотию, не знавшей греха, был пригвожден за грех. Великий Моисей говорит: увидите, что жизнь ваша будет висеть на древе пред вами (). Исаия: «всякий день простирал Я руки Мои к народу непокорному, ходившему путем недобрым, по своим помышлениям» (). О, если бы мы, покланяющиеся ему (то есть Кресту), получили удел во Христе, Который был распят!»
Преподобный Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры.
Литургика представляет богословскую дисциплину, основным объектом которой являются конкретно действенные символические реальности церковной жизни. Или лучше: литургика есть наука о символических реальностях церковной жизни и их действенной энергетике.
Но, именно, в силу такого ее предмета, совершенно особое место должна она предоставить Кресту Господню.
Христианство есть религия креста. Литургические тексты прилагают к нему эпитеты «честнаго» (τ ι μίος), т.е. драгоценного. Этим утверждается его конкретный реализм — ибо в богословии, как и всюду вообще, онтология и аксиология коренятся друг в друге и друг друга обосновывают. Кроме того те же литургические тексты говорят о «непобедимой, непостижимой и божественной силе» (δύναμις) креста. Этим утверждается его священная динамика, одновременно святая и освящающая, что имеет основополагающее таинственное и таинственного значение. Сила (δύναμις) креста, как понятия внутриположное, себедовлеющее, есть закрытое тайной начало жизни, излучающее энергию (ἐ νέργεια ) *) , действенно-конкретное, вне-
_________________
*) Смысл этого слова вполне соответствует его лексикологии, определяемой глаголом (ενεργέω) с корнем εργ, который означает «нахожусь в деле», «действую», «произвожу действие» (i n оре r е sum, оре ror , eff i c i o). В связи с этим основное значение слова ἐνέργεια есть «действие», «акт» (act i o, actus), а также действенность (eff i cc i t i o, eff i cac i tas). В этом смысле употребляют его Аристотель, а также святые отцы, напр., Максим Исповедник, Дионисий Ареопагит и, особенно, святой Григорий Палама, учащий о несозданных энергиях Божиих. Относительно лексикологии этого слова см. Stephan i , Thes, vol. 3 col. 1064-1065.
Положное, икономическое значение которой сказывается в таинстве *) :
В Кресте Господнем, в силу его основополагающего значения, сосредоточен и достигает высшей реальности, до конца реализируется ряд конкретных церковных значимостей в их предельной полноте. Это и есть литургическая действенная действительность церковной жизни, осуществляемая крестом. В кресте, как в некоем метафизическом центре действительно и действенно перекрещивается вся феноменология церковной жизни, литургически осуществляемая и являемая. Крест, благословение крестом, осенение крестом (крест — сень — небо!) есть то общее в литургической действительности, без которой она немыслима и которая является ее основой, центром, дыханием и жизнью.
И в силу этого, конкретно являемого и эмпирически осуществляемого всеединства Креста Господня, мы можем созерцать в нем осуществление того основного принципа всеединства, где каждый момент содержит, и, незаменимо и несводимо выражает полноту всех прочих его (всеединства) моментов.
Будучи последовательным, можно, поэтому сказать, что крест есть само всеединство в его конкретно-реальной символике. А так как Бог, как Всесовершенный Единосущный, Троичный Дух, есть Само Всереальнейшее Всеединство, то Крест есть реальный символ Само-явленного и Само-раскрывшегося Бога, реальный символ Троичной теофании (в крещении является пресв. Троица). Или, скажем мы дерзновенно, крест есть символическое инобытие Самого Бога.
Из этого основного свойства Креста Господня вытекает ряд весьма существенных богословских следствий, соответственно реализовавшихся в литургической символике.
Назовем важнейшие из них.
1) Крест метафизически присущ и соприсущ недрам
_______________
*) Излучение, исхождение энергии из креста особенно рельефно сказывается в сочетании нимба с крестом на главе Спасителя, иконографический мотив, коренящийся, как мы увидим далее, в глубокой древности. Позже изображают крест, излучающий сияние. Сюда же относится изображение солнечных лучей в виде креста, что мы видим на некоторых языческих храмах. Крест, излучающий энергию — вот основной символический и иконографический мотив христианской и дохристианской древности.
Внутритроичной жизни, он раскрывает, «произносит» *) непостижимое, закрытое и непроизносимое имя Сущего — Иеговы, **) Который есть Отец, Сын и Святой Дух Троица Единосущная и Нераздельная. ***)
_________________
*) Здесь особенное значение получает утверждавшееся апологетами различение «Слова заключенного» (λόγος ἐν δ ιάθετος) и «Слова произнесенного» (λόγος προφορικός) — антитеза, восходящая к Плутарху и Филону, и встречающаяся у Секста Эмпирика, Климента Александрийского, Прокла и др. Само собою напрашивается отнесение
понятия «закланности от создания мира» к λόγος ἐν δ ιάθετος к кресту премириому, а само заклание, распятие во времени и пространстве к λόγος προφορικός — к древу крестному, которое тогда должно мыслиться в том же отношении к кресту премирному, как мыслится отношение вещи к ее Платоновой идее. Так именно любомудрствовал святитель митр. Филарет московский, для которого Крест Спасителя «сложенный из вражды иудеев и буйства язычников есть уже (т. е. «только». В. И.) отображение сего небесного Креста любви » (курсив мой. В. И.) см. митр. Филарет «Слово Вел. Пяток 1816 г. Что же касается литургического символа (в специальном, узком значении священнодействия) этой тайны, то здесь огромное мистическое значение имеет каждение престола в начале всенощного бдения. Каждение вообще означает присутствие Святого Духа в символе Его благоухания (ср. беседу преп. Серафима с Мотовиловым. см. В. Н. Ильин преп. Серафим Саровский 1925 г. стр. 120). 3десь же безмолвный начальный крест сопровождаемый безмолвным благоуханием с особенной проникновенностью дает понять и почувствовать изначальность креста, и связанную с нею изначальность исхождения Святого Духа крестом и через крест. (См. В. Н. Ильин «Всенощное Бдение», Париж, 1927 г. стр. 24).
**) В связи с тем, со сказанным выше о«Слове заключенном» и «Слове произнесенном», надо признать, что всюду, где имя Божие как «Сущий» (Иегова) произносится или произносит — оно есть преимущественно Вторая Ипостась. Подтверждение этого мы имеем в литургическом богословии, напр., в паремийных чтениях на вечерни В. Пятка (Исх. 23, 11-33) и Преображения Господня (та же паремия, но с прибавлением четырех стихов) см. еп. Виссарион «Толкование Паремий» т. I , стр. 356 и др.; еще определеннее это положение подтверждается заключительной формулой вечерни и утрени: «Премудрость (σοφία) — Сый (ὅ ῎Ων — Іегова) благословен» и т. д. Смысл этого места таков: «Вторая ипостась (премудрость) и есть Иегова, Благословенный во веки веков». Так толкует это место Симеон Солунский (Symeon Tl i es. De sacra precat i one M i gr. t. 155 со l 587). Толкование Симеона Сол. повторяют арх. Вениамин («Новая Скрижаль» СПБ 1859, стр. 118-119) и прот. К. Никольский) («Пособие к изуч. устава» СПБ. 1894, изд. 5 стр. 235). Кроме того крестчатый нимб, окружающий главу Спасителя на иконах византийского письма и стиля содержит три греч. буквы, расположенных крестообразно в лучах креста: ΟΩΝ, что значит «Сущий». Т. обр. здесь сочетаются все вышеприведенные мотивы; энергическое сияние креста и явление крестом воплотившегося и взошедшего на крест Иеговы.
***) Нераздельность очень хорошо символизируется общей точкой двух перекрещивающихся линий, определяющих крест. Крест вполне определяется тремя точками в свою очередь определяющими точку пересечения — момент общности и единства, подлинного единосущия, т. к. точка — одна.
Осенение себя крестным знамением и есть поэтому явление, или, лучше, являемость на себе и в себе Триипостасного образа Божия, истинное произнесение тварию имени Божья «трижды светящего света» *) через дважды светящий свет орудия кенозиса двуприродного одноипостасного Богочеловека. **)
Отсюда выясняется богословско-метафизическая символика основной принадлежности архиерейского служения — осенение дикирием и трикирием, чем в свою очередь решается одна из труднейших проблем литургической герменевтики — осенение Евангелия крестным знамением (у католиков к этому осенению, производимому большим пальцем присоединяется еще более загадочный литургический символ — осенение крестным знамением уже освященных Даров). В начале пения трисвятого, на литургии оглашенных «песнь cия воссылается к двум естествам Богочеловека, Слова» чем знаменуется, что «прославлять Христа вместе со Отцом и Духом Святым мы научились от божественных слов». ***) Трисвятая песнь, поющаяся во время осенения народа дикирием и крестом «указывает (δ είκνυσιν ) на тайну Троицы (τῆς Τρ ιάδ ος μ υ στήριον), которую возвестило (ἐ κήρυξε ) человеком воплощение одного из Троицы». ****) В цитированном творении Симеона Солунского особенно важно указание последнего на символ единения, согласия (τῆν συμ φωνίαν ) «ангелов и человеков в единой церкви, происшедшей от Христа» *****) . Кроме того, следует отметить, что здесь образом Христа является сам архиерей, дикирий же естественно является и символом архиерея, (который есть символ Христа), и, непосредственно, символом самого Христа. Таким образом, мы здесь наблюдаем двухстепенный, так сказать, символизм. Еще важнее то, что при осенении народа дикирием во время трисвятого, дикирию, символу двух природ Христа сопутствует крест. Здесь крест, т. обр. оказывается, как бы потенцированным, и, премирная жертва, «ангелом несведомое таинство», с особенной ясностью и потрясающей
________________
*) Выражение это (das dre i mal glühende L i cht) принадлежит Гете (Фауст, ч. I ).
**) Точка перекрещивания в кресте символизирует таким образом не только неслиянное единосущие трех Ипостасей пресв. Троицы, но и неслиянное двуединство Божества и человечества во Второй Ипостаси троичного единства.
***) Вениамин op. cit. 205.
****) Sym. Thes. Exposito de divino templo Migr. 155 col 722.
*****) Sym. Thes. op. cit. ibid. cap. 60, col 722.
силой является в ее единстве с тайной Троичности: ибо лик поет то, что архиерей по образу Вечного Архиерея, действует. И слова его молитвы в момент (κύριε , κύριε и т. д.) есть образ Спасова ходатайства за Свое стадо перед Отцом небесным и, в то же время, молитва архиерея уже как человека — священнослужителя ко Христу за тех, кого он, архиерей, призван пасти.
Значение осенения евангелия крестом теперь можно считать в достаточной степени выяснившимся. Это не есть благословение евангелия, но явление креста через евангелие, т. е. через слово Божие, исшедшее от Слова от века принявшего на себя крест. *)
Резюмируем сказанное. Пение трисвятого на литургии оглашенных есть несомненно вершина ее мистической святости, аналогичный евхаристическому канону на литургии верных (чтению Слова Божия на литургии оглашенных аналогично причащение на литургии верных). Место Святых Даров здесь занимает евангелие; из него при пении трисвятого как бы исходит крест, которым позже совершится пресуществление Святых Даров и которое проповедуется Словом Божиим, раскрывающим тайну двуприродного (дикирий!) Богочеловека, закланной крестом Евхаристической Жертвы.
_________________
*) Приблизительно в том же духе толкуют католические литургисты выше приведенное загадочное осенение крестным знаменем уже освященных Даров, принимать каковое за благословение их, известный Hefele считает «абсурдным» (absurd). См . Hefele. Warum macht der Pirester nach der Wandlung das Kreuzzeichen über Kelch und Hostie» в «Beiträge zur Kirchengeschichte, Archäologie und Liturgik. Zweiter Band . T ü bingen 1864, стр. 286-290. Этот символ поставил в тупик даже папу Иннокентия III , вопрошавшего о его значении в полных недоумения словах — см. В. Н. Ильин «К проблеме литургии в православии и католицизме» в сборнике Россия и Латинство. Берлин, 1923 г. стр.210. В этой статье показано, что с археологической точки зрения крестное знамение над освященными Дарами может рассматриваться, как остаток эпиклезиса. Однако, генезис этого литургического факта ни в малой степени не открывает его актуального символического значения, его актуальной феноменологии. В приведенной выше статье Гефеле последний дает мастерской синтез толкования Фомы Аквината (Sum Theol. р. III , quaest 83, art 5 ad 4) и Köss i ng"а. Сущность объяснения Гефеле сводится к тому, что здесь крестное знамя исходит от тела и крови Христовых, как подаваемое от Них благословение — vom Le i be und Blute Chr i st i ausgehende Segens cp. c i t. (стр. 287). Таким образом здесь не благословение св. Даров, а благословение от св. даров. Подобным образом в основании приведенных текстов Симеона Солунского и этой аналогии можно сказать, что крестное знамение над евангелием есть не благословение евангелия, но благословение от евангелия.
2) Крест объединяет в неразличимом тождестве три основных аспекта-лика христианской религии, которыми она является миру: миф, догмат и культ. Миф — Голгофа, догмат — проповедь об искуплении, культ — евхаристия.
Теперь мы можем на основании всего сказанного определить главнейшие значения, которые Церковь соединяет с понятием Креста.
В понятии креста надо различать:
I . Единый, истинный, честный, животворящий Крест Господень, тот самый крест, на котором царствованием Кесаря Тиверия и при Понтийском Пилате игемоне был плотию распят «Един Сый Святыя Троицы» — Господь наш Иисус Христос, что и утверждается в четвертом члене Никео-Цареградского символа веры: «Распятаго же за ны при Понтийстем Пилате». Крестом этим, паки по преданию обретенным св. равноапостольной царицей Еленой, мы искуплены от греха проклятия и смерти, как об этом говорится св. Василием Великим в молитве часа 6-го: «и честным Его Крестом рукописание грех наших растерзавый и победивый тем начала и власти тьмы».
II . Иконы, — пространственно геометрические подобия этого креста на какой-либо поверхности, или же его пластические копии из дерева, металла и друг. материалов, с изображением Распятого (i mago cruc i f i x i ) или же без него (crux exemplata).
III . Крестное знамение, как символическое действие, в пространственно-временной форме изображающее Крест Господень (пространственно-временная, действенная икона Честнаго и Животворящего Креста), являющаяся основой всех важнейших молитвенно-литургических символов и, особенно тайнодействий.
I V. Всю совокупность страданий вольно принятых на себя Господом Иисусом, равно, как и выпадающих на долю христианина в силу его решения поступать по словам Евангелия: «да отвержется себе, возьмет крест свой и по Мне грядет» (Мф. 16, 24).Следует заметить, что здесь в соответствии с тем, что было сказано выше, крестный символ («крест») в некоей высшей точке (ἀκμή) вполне совпадает с подлинным существом реальности им выражаемой, а последняя — непосредственно исходит из ее Премирного Источника и Начала (ἀ ρχ ή), ис-
ходит, как энергия Божества (в смысле св. Григория Паламы). Ибо средоточием страдания Его, которые есть Его сила и слава, максимальным выражением этих страданий был настоящий подлинный крест (στ αυ ρός), древо крестное, на котором волею распят был Творец и Владыка всяческих, что и есть «иудеом соблазн (σκάνδαλος) еллином же безумие (μοιρία) (I Кор. 1, 23) — И Он же «непобедимая, непостижимая и божественная сила», в Своем предварении сияющая лучами несозданной Фаворской Славы, и в своем свершении молниеносно блистающая чудом Воскресения; но в умаленном, униженном настоящем — помрачающая солнце и потрясающая землю, тонущую в страшном голгофском мраке, в той «мгле», в которой сокрытый от взоров людей с нечистым сердцем «любит обитать Господь» (III Цар. 8, 12); и во всеединстве своих аспектов крест — живой и конкретный символ основной премирной онтологической Истины христианства, могущей быть формулированной, как жизнь через смерть , (премирно и предвечно), как «попрание смертию смерти» (во времени, икономически). В этом смысле крест есть литургическая мораль эсхатологии и эсхатологическая мораль литургики. Над всем же сим возвышается его божественная, безначальная онтология. Ибо Литургом креста является Сам безначальный и предвечный его Носитель.
Не трудно усмотреть внутреннее единство всех четырех различений. Единство I и I V значений креста ясно само собою; значение II есть подобие I и I V, а значение III есть символическое действенное начертание значений I и II , его т. к. ск. динамическая форма. Но, ведь подобие немыслимо без реального участия того, чему нечто уподобляется, в том, что уподобляется, — и обратно.
Проблематика символики креста в общих чертах намечена. Мы видели, что корни этой символики уходят в неизреченные глубины несозданного первобытия, являясь их энергетическим излучением. Кроме того, теперь уже стало достаточно ясно, что крестный символ есть своеобразный прототип вообще всякой иконы, он — икона всех икон и этим, следовательно, утверждается онтологическая природа иконографического подобия, как онтологического, динамического (в несозданном бытии), и энергетического, (в созданном бытии) сопричастия прототипу. Но именно, этот иконографический и реалистический символизм креста, делает в высшей степени
важной и принципиально существенной всю совокупность археологических данных, касающихся геометрической и иконографической символики креста со всеми его реальными источниками и производными. На этом пути возникает ряд новых проблем. Отметим наиболее существенные.
A. Идеальная во всех смыслах геометрическая символика креста побуждает нас a pr i or i искать ее реальных воплощений во все эпохи, ибо «прежде, даже Авраам не бысть, Аз есмь» (Иоан. 8, 58); идеальное же и есть реальнейшее. Первобытие Слова есть первобытие честнаго Креста, ибо Слово. ῾ Ο λό γ ος ὁ τοῦ σταυροῦ (I Кор. 1, 18) есть «агнец закланный от создания мира» орудие же заклания в своей идеальности (а значит и всереальности ) не может не сосуществовать с самим закланием. Заклание, так же, как и кенозис имеет два аспекта: премирный, (вневременной) и во времени сущий (икономический); гностики были глубоко правы понимая крест, как эон и соотожествляя его с понятием предела (ὄρος). Предел (ὄρος) есть символ кенозиса, выражаемого крестом, как внутри несозданного бытия, так и являемого в бытии созданном (распятие Христа плотию). Но т. к. внутритроичный кенозис («предел — крест») есть образ личного бытия Второй Ипостаси, то крестом пресв. Троица есть то, что Она есть: запрестольный крест в алтаре есть образ извечной запрестольности креста.
B. Христианская археология и каноника форм требует ответа на вопрос: на каком кресте распят был Господь, т. е. возникает проблема реальной морфологии креста.
C. Так как эволюция иконы креста (как crux exemplata, так и i mago cr i c i f i x i ) отражала эволюцию и раскрытие догматики и литургики, или, во всяком случае сопровождала их, то надлежит: а) определить объективные данные этой эволюции вообще и в) наметить в ней каноническую линию, буде это окажется возможным. Возникает проблема каноники изображения креста (crux exemplata, так и i mago cr i c i f i x i ) для современности. Сюда относятся вопросы о четырех-, и осьмиконечном кресте, о двух-трех-, и пятиперстном сложении, и вообще употреблении крестного знамени в богослужении и христианском быту; к этому примыкает и гимнография креста.
Некоторые моменты этих проблем взаимно связаны и здесь подвергнуты анализу. Некоторые из них требуют
Особенного специального рассмотрения, являясь темой археологии креста.
Идеальный геометризм креста тесно связан с тем, что можно было бы назвать его священным, сакральным априоризмом *) — идеализм вообще тесно связан с априоризмом независимо от того, берем ли мы это понятие в смысле трансцендентном или в трансцендентальном.
Действительно, уже в эпоху близкую первохристианству
________________
*) Идеальный геометризм креста четко и определенно утверждают: блаж. Августин (Ер. 120), св. Иоанн Дамаскин и др. в толковании неизвестного автора 4 в. на Исаию (11, 12), позже приписанном св. Василию Великому, говорится: ἤ ὅτι πρώτοῦ ξυλίνου σταυροῦ νοητός τις , τῷ κόσμῳ πἁντι συνεσταυρυνται τῶν τεσσἁρων τοῦ παντὸς ἔ ις τὸ μέσον συναπτομένων καί τῆς ἐ ν τῷ δυνάμεως πρός τά τέσσαρα μέρη περατου μένης (M i gr. Τ. 30, col 558) Аналогично утверждает св. Иоанн Дамаскин ᾔ ὅτι ὥσπερ τά τέσσαρα ἄκρα τοῦ σταυροῦ διὰ τοῦ μέσου κέντρου κρατοῦνται συσφίγγονται ὃ υτως διὰ τῆς του θέοῦ δυνάμεως τὁ τε ὕ ψος (высота, subl i m i tas) καί τὸ βαθος (глубина, profund i tas) μῆκός τε (длина, long i tu d o) к αί πλάτος (ширина, lat i tudo) ἣ τοι πασα ορατη τε και ᾶό ρατος κτἲσις συνέχται (De fi de orthodoxa M i gr. T. 94, col 1130).
Особенно ярко выступает здесь геометрическое понятие центра, которое вполне выяснится, если мы вспомним, что крестообразно пересекаются в центре под прямым углом, давая так наз. греческий крест, два диаметра окружности (окружность вообще издревле была символом вечности — ср. в новое время Паскаля). Шар — производное окружности у элеатов и означал бытие. Но шар лучше всего определяется в пространстве двумя пересекающимися (перекрещивающимися) под прямым углом окружностями большого круга. Что касается выражений «высота», «глубина», «длина» и «широта», то эти термины блаж. Августин толкует в том смысле, что высота есть расстояние от поперечной перекладины до верха креста, глубина — часть, находящаяся в земле, длина часть от верха до земли и широта — поперечная перекладина креста. Симеон Солунский (в De Templo) придает этим терминам аллегорический, нравственно-богословский смысл: высота означает одновременно божество и смирение, глубина имеет значение нищеты (πτο χ εία) и смирения, широта — смысл милости (ἔλεος) и любви (ἀγάπη) (M i gr. т. 155 col. 343-343). Конечно, по сравнению с онтологическим символизмом золотой эпохи святоотеческой письменности, этот позднейший аллегоризм Симеона Сол. есть некоторое снижение. В новейшую эпоху, в связи с пройденным философским искусом, и кажется только в русской богословской литературе, мы опять видим возрождение онтологического символизма в ставрологии. В книге Хотинского «Математическое доказательство бытия Божия» крест рассматривается, как «символ божественной вечности, бесконечности». Там же говорится о том, что «эти линии, как бы выведенные из бесконечного пространства, представляют своим скрещением весьма красивую фигуру, называемую крестом». У нас нет, к сожалению, под рукой этой редкой и замечательной книги, появившейся в 50-х годах 19-го века, и мы вынуждены пользоваться цитациями из нее, сделанными про т. А. Ковальницким в предисловии к русскому переводу книги Ансота «Почитание
возникло утверждение априорной святости креста, которое можно формулировать так: крест не только свят, потому что на нем соблаговолил распяться Господь, но и Господь соблаговолил распяться на кресте, потому, что он свят. Этому нисколько не противоречит указание святых отцов на крестную смерть, как на максимально позорную, которую волей избрал Себе Господь, ибо те же отцы (Лактанций, св. Афанасий В., св. Григорий Нисский) приводят мотивы пространственно-геометрического априорного символизма.
С этим мотивом априорной святости Христа у христиан совпал и быть может его обосновал факт почитания креста и во всяком случае особого отношения к нему у многих народов неклассической древности — Старого и Нового света — египтян *) , халдеян, пунийцев-финикиян, ассириян, инду-
_________________
креста язычниками, жившими до Рождества Христова», (Варшава, 1902, стр. 4 сл.). Самым замечательным из того, что было дано в этом смысле в наше время, безусловно является графический анализ крестного символа во ІІ-м т. книги Л. П. Карсавина «О началах». Анализ этот имеет в виду православно-русский осьмиконечный крест. Он приводит к символу креста, как «меча, рассекающего», центра вселенной, возводящего на райские высоты и низводящего в адские бездны. Проф. Moret (Париж, Сорбонна), в своих лекциях высказывает мнение, что образ креста есть образ человека с распростертыми руками. Это вполне соответствует и мнению св. Отцов (напр. св. Афанасия В.) и православной гимнографии креста (ср. «руце распростер Даниил львов зияние в рове затче» — канон 4-го гласа, песнь 8-я; там же в 1-й песне говорится: «крестообразныма Моисеовома рукама амаликову силу в пустыне победил есть». Сюда же относится и твердо вошедшее в обычай, хотя и не отмеченное в Уставе распростирание рук при произнесении священником Херувимской песни в алтаре и при освящении Даров. Здесь сама молитва как бы отождествляется с крестом. Но молитва есть ведь высшее цветение образа Божия в человеке и восхождение его к подобию. На эстетику креста особенно в приложении к принципу золотого деления обратил внимание известный Фехнер в своей Vorschule der Aesthet i k. В светильне кресту говорится: «крест красота церкви» — причем здесь имеется в виду не только внутренний смысл красоты креста, но и внешнее изящество этой красивейшей геометрической фигуры, украшающей храмы Божии извнутри и извне.
*) См . напр ., Wilkinson в его The Egiptians in the time of the pharaohs London 1857. (стр. 131). О рецепции христианами креста у язычников говорит применительно к египтянам известный H. Барсов (Эн. сл. Бр. и Ев. пол. 32 стр. 655). Так же Gayet (в L"art copte, 1902) развивает любопытную теорию двойной рецепции креста христианами-коптами. Рецепирован был древнеегипетский символ креста ankh (вернее hankh — символ воскресения и возрождения, стр. 75) но рецепирован был в эпоху гонений и греческий крест, он был символом смерти. Первый крест предпочитался последнему (стр. 76-77 сл.). Владимир Грюнейзен
сов *) , ацтеков **) , равно как и отчасти у народов классических ***) и близко с ними соприкасавшихся этрусков и кельтов. ****) С этим столкнулся мотив эмпирически одиозного от-
__________________
(W . Gruneisen . Les caracteristiques de l᾽arte copte , Florence . 1922) полагает, что произошла постепенная транскрипция древнеегипетского крестообразного знака под влиянием христианства в настоящий крест и крестный сюжет, вследствие чего древний hankh оказался вытесненным (стр. 72 сл.). В этом замечательном труде (стр. 73) приведены различные этапы этих вариаций, среди которых есть тау (crux eommissa ). Таким образом, форма тау по Грюнейзену не самостоятельна, как думал Вилькинсон, а есть один из этапов вариаций креста от hankha на пути к crux immissa — канонической форме христианского креста. После того, что нами было сказано об априорной святости христианского креста, нас эти наблюдения не могут смутить: нехристианского креста вообще быть не может, хотя бы и знак его был явлен до Р. Хр. по плоти. Что же касается буквы тау и ее отношение к кресту, то вопрос этот является весьма существенным по той причине, что он связан с проблемой каноничности crux eomm i ssa, и, в связи с именованием этой формы у Варнавы и Тертуллиана. Однако, Marucch i у V i gouroux в D i et, de la B i ble T. I показал, что в древних письменах тау походило скорее на crux i mm i ssa; во всяком случае эта и ей подобные формы тау преобладали в семитических алфавитах — именно у египтян, финикиян и евреев. И только у греков и римлян тау имело форму crux c omm i ssa.
*) Цоколь знаменитой пагоды Angkoz Wat украшен крестами. Древне-индусское происхождение гаммированного креста, так наз. свастики — общеизвестно. Гаммированный крест был также реципирован в христианстве, см. « Der Fossor Giogenes » Wandgemalde (letzt zerst ö rt ) и n Katacombe S . Pietro e Marcello von Rom . IV век О . Zöckler «Handbuch der theol. Wiss. Band. II, стр . 316. До сих пор сербы приносят в церковь хлебы с крестами в форме свастики.
**) Один из древнейших ацтекских храмов — храм солнца отличается тою особенностью, что его двери и фрески украшены крестами частью так. наз. «латинской » формы, частью «мальтийской», см. Ансот op. c i t. см. рус. перевод Ковальницкого стр. 16-17.
***) Весьма существенное место занимают различного рода изображения креста в материале раскопок произведенных знаменитым Шлиманом (Schl i emann) на холме Гиссарлык на предполагаемо м месте древней Трои. По этому поводу сам Шлиман говорит: «Вполне готов я доказать, что крест был за несколько тысяч лет перед Р. Хр. религиозным символом величайшей важности у первоначальных предков арийского племени». (Schlie mann. Antiquites Troyennes. Rapport sur les fuilles de Troie p. 48; цит . y Ансот Ковальницкого ibid. стр . 24). Кроме того, в великой Греции на керамических изделиях крест является одним из важнейших декоративных мотивов и, что самое важное, носится на груди в качестве амулета . Мюллер (Müller) считает, что употребление креста только с целью украшения является исключением. Употребляется же он гл. об. в качестве талисмана и герба, что в обо их случаях имеет религиозное значение (Rel i g i öse Symboler af St i erne, Kors og c i rkel form hos Oldt i ns folk af Dr. Müller Kjobenhaven, 1864 c i t. i b i d. стр. 25-28). Возможно, что крест был даже тотемом, т. к. гербы несомненно имеют тотемическое происхождение. Вообще можно сказать, что крест есть тотем христиан.
** * *) См. M . Gabriel de Mortillet . Le signe de la croix avant le christianisme (стр . 162-173).
ношения к кресту (гл. обр. у римлян), как к орудию позорнейшей казни рабов, servitutis extremmum sumumque supplicium — по выражению Цицерона. *) В результате — очень характерная и своеобразно-извилистая линия символики и археологии креста.
На заре исторического христианства оба мотива: почитание Иисуса Христа «и Сего распята» (I Кор. 2, 2) и априорное почитание Креста древними язычниками были большей частью настолько разъединены, что христиане, большинство которых находилось в орбите pax romana, имея в виду одиозное отношение к кресту как к орудию казни, прямо изображали его редко. **) Относительно символов креста-якоря; трезубца, различного рода монограмм — Спасителя, позволительны сомнения: представляли ли они непосредственно крест, или были вообще стианскими символами спасения и искупления. ***) Интересно выяснить время первого появления христианских изображений креста (crux exemplata), изображение распятия (i mago cruc i f i x i ), характер промежуточных стадий и последующей эволюции.
Однако эта эволюция есть тема специальной археологии Креста Господня, которой будет посвящен особый очерк.
В. Н. Ильин.
Париж, 1927.
Декабрь.
_________________
*) Сіс. in Ver . V 66. Греки употребляли эту казнь редко (см. Hermann Grundzüge und Anwendung des Strafrechts, Göttingen 1885 стр . 83). Она отменена как известно св. Константином Вел. в I V веке. Дата эта представляет существенный этап в истории креста.
**) Возможно, что этому препятствовали продолжавшиеся казни распятием, профанировавшие в глазах непосвященных или непросвещенных драгоценный символ. Возможно, что и на символ еще не перешло в достаточной степени почитание, воздававшееся самим страданиям Спасителя. Ср . Le Blant. «Observations» в Bull. de la soc. nat. des antiq. de France 1867, т . XXX, стр . 111-113.
***) Особенно это неясно относительно монограммы — именно вследствие совпадения начертания буквы X в слове χριστός с формой crux decussata. И даже относительно символа, явившегося Константину Великому с известной надписью, можно предположить, что это была монограмма имени Христова. Наиболее вероятным является, как нам кажется, то, что из монограммы — по смыслу, и кресту — по форме, под влиянием представления креста, выработался настоящий крест и по смыслу и по форме. Произойти это могло по той причине, что параллельно с эволюцией монограммы шла прямая традиция эзотерического крестопочитания.
Страница сгенерирована за 0.13 секунд!
Крест/ … Морфемно-орфографический словарь
Муж. крыж, две полосы или два бруска, один поперек другого; две черты напересечку одна другой. Крест бывает: прямой, косой (андреевский), равноконечный, длинный и пр. Крест есть символ христианства. По различию исповеданий, чтится крест… … Толковый словарь Даля
Сущ., м., употр. часто Морфология: (нет) чего? креста, чему? кресту, (вижу) что? крест, чем? крестом, о чём? о кресте; мн. что? кресты, (нет) чего? крестов, чему? крестам, (вижу) что? кресты, чем? крестами, о чём? о крестах 1. Крест это предмет,… … Толковый словарь Дмитриева
А; м. 1. Предмет в виде вертикального стержня, пересечённого у верхнего конца перекладиной под прямым углом (или с двумя перекладинами верхней, прямой, и нижней, скошенной), как символ принадлежности к христианскому вероисповеданию (по… … Энциклопедический словарь
Толковый словарь Ушакова
КРЕСТ, креста, муж. 1. Предмет христианского культа, представляющий собой длинный вертикальный стержень, пересеченный у верхнего конца перекладиной (по евангельскому преданию на кресте из двух бревен был распят Иисус Христос). Нательный крест.… … Толковый словарь Ушакова
КРЕСТ, креста, муж. 1. Предмет христианского культа, представляющий собой длинный вертикальный стержень, пересеченный у верхнего конца перекладиной (по евангельскому преданию на кресте из двух бревен был распят Иисус Христос). Нательный крест.… … Толковый словарь Ушакова
КРЕСТ, креста, муж. 1. Предмет христианского культа, представляющий собой длинный вертикальный стержень, пересеченный у верхнего конца перекладиной (по евангельскому преданию на кресте из двух бревен был распят Иисус Христос). Нательный крест.… … Толковый словарь Ушакова
Крест - Крест, явившийся в сновидении, следует воспринимать как предупреждение о приближающемся несчастье, в которое вас вовлекут окружающие. Если во сне вы поцеловали крест, то примете это несчастье с должной стойкостью. Молодая женщина,… … Большой универсальный сонник
КРЕСТ, а, муж. 1. Фигура из двух пересекающихся под прямым углом линий. Нарисовать к. Сложить руки крестом (скрестив на груди). 2. Символ христианского культапредмет в виде узкой длинной планки с перекладиной под прямым углом (или с двумя… … Толковый словарь Ожегова
Книги
- Крест , Вячеслав Дегтев. Произведения лауреата многих литературных премий, мастера рассказа, признанного одним из лидеров русского современного постреализма, Вячеслава Дегтева, вызываютнарастающий интерес. С…
- Крест , Равиль Рашидович Валиев. Все неслучайно в этом мире, а линии судьбы – это наш крест.Став участником криминальных разборок и спасаясь от погони, герой случайно попадет в заброшенную деревню, где находит ответ на…
Теперь для христиан «Крест - хранитель всея вселенныя; Крест - красота Церкви; Крест - царей держава; Крест - верных утверждение; Крест - ангелов слава и демонов язва» (светилен). Прежде же, до славной смерти Христовой на Кресте, крест не только не почитался у язычников, но был предметом великого и всеобщего презрения, знаком «злополучия и смерти», так как казнь через распятие назначалась величайшим преступникам и была ужаснейшим, мучительнейшим и позорнейшим из всех видов казней . Правда, этот род казни был известен в глубокой древности у мидян, персов, ассирийцев, финикийцев, греков, но наибольшее распространение получил у римлян, у которых эта казнь употреблялась в больших размерах. Однако и у римлян первоначально крестной казни подвергались только рабы, а потому она и называлась обычно «рабской казнью» (servile supplicium). Впоследствии применение этой казни было распространено на низшие классы вольноотпущенных, но к римским гражданам она не применялась никогда. Но и рабы и вольноотпущенники подвергались этой казни за наиболее тяжкие преступления, как то: за морской разбой, за открытый разбой на большой дороге, за убийство, лжесвидетельство, государственную измену, мятеж.
Иудейский закон не знал этой жестокой и позорной казни. По Талмуду, «четыре смертные казни переданы великому синедриону (высшему иудейскому судилищу времен Христа): побиение камнями, сожжение, смерть от меча и удавление», и из этих казней наибольшее применение имело побиение камнями. Правда, и у древних евреев употреблялся еще как бы один вид казни - повешение «на древе», т.е. на столбе, уже после казни, для увеличения ее позора; но это повешение ни в коем случае не может быть отожествляемо с распятием. Таким образом, если бы Иисус Христос был судим и казнен по иудейским законам в период самостоятельной политической жизни еврейского народа, то за богохульство, в котором Он обвинялся (Мк. 14:64; Лк. 22:69-71), Он подлежал казни через побиение камнями. Но иудеи ко времени Христа были лишены римлянами «права меча», т.е. права осуждать на смерть и исполнять смертные приговоры; поэтому они по необходимости перед Пилатом выдвинули против Спасителя другое обвинение в восстании против римской власти, в том, что Он «называл Себя Христом Царем» и будто «запрещал давать подать Кесарю» (Лк. 23:2). Обвинение же Спасителя в богохульстве для представителя римской власти и римского закона, конечно, не имело бы значения и не могло повести к смертной казни. Обвиненный же в восстании против Кесаря и не имевший прав римского гражданина, Спаситель, по римским законам, подлежал крестной казни.
Христианин, с благодарностью и любовью взирая на знамение Креста Христова, благоговейно поклоняясь ему, должен знать и помнить, что это была за казнь и сколь великие страдания претерпел Спаситель на Кресте для спасения людей. Все подробности крестной казни дышат жестокостью и направлены к позору распинаемого. Обычно у римлян смертная казнь приводилась в исполнение непосредственно после произнесения приговора. Поэтому и к приготовлениям крестной казни Христа приступили тотчас по произнесении Пилатом приговора . Исполнители приговора - римские воины сняли со Спасителя окровавленную багряницу, в которую перед теми Он издевательски был одет, и возвратили Страдальцу Его прежние, собственные одежды. Был ли при этом снят с головы Спасителя терновый венец, неизвестно. Тем временем, обычно наскоро, приготовляли само орудие казни - крест. У римлян различалось, главным образом, три вида, или формы креста; на одном из этих видов креста и мог быть распят Христос. Древнейшая и простейшая форма креста, известная у многих древних народов (у египтян, карфагенян, финикийцев и древних евреев), получалась через наложение горизонтальной линии на вертикальную в виде буквы Т. При совершении казни на этом кресте, на столб, вкопанный в землю или другим способом прочно поставленный в вертикальном положении, накладывали сверху поперечный брус, имевший на обоих концах одинаковую длину, к этим концам прикрепляли руки осужденного на смерть. Тело распинаемого при этом висело вдоль вертикального столба; для большей устойчивости тела к этому столбу прикрепляли и ноги распятого. Эта форма креста у римлян получила название crux commissa - крест связанный. Второй вид креста, так называемый crux decussata - крест сбитый, образовался из двух брусьев одинаковой длины, соединявшихся вместе на средине своей под прямым углом. В начертании своем он похож на букву X. На месте казни вкапывали в землю два конца такого креста на столько, чтобы он мог прочно стоять; затем руки и ноги осужденного протягивали и прикрепляли на всех четырех концах его. Этот вид креста у нас известен под именем Андреевского креста, так как, по преданию, на таком кресте был распят св. апостол Андрей Первозванный. Третий вид креста был известен у римлян под названием crux immissa - крест вбитый. Этот крест составлялся из двух брусьев неравной длины - одного длинней, другого короче. К вертикальному, более длинному брусу поперечно прикреплялся на некотором расстоянии от его верхнего конца брус более короткий - горизонтальный. В начертании он имеет форму †. При распятии руки осужденного прикреплялись к концам горизонтальной перекладины, а ноги, соединенные вместе, прикреплялись к нижнему концу горизонтального длинного бруса. Для того же, чтобы тело распятого имело больше опоры на кресте и своей тяжестью не оторвало рук от гвоздей, посредине вертикального столба приделывался еще один небольшой брус или деревянный гвоздь, который по форме своей напоминает рог. Он должен был служить как бы седалищем для распятого, чем и объясняются выражения «сидеть на остром кресте» (acuta cruce sedere), «воссесть на крест» (cruce inequitare), «почить на кресте» (cruce requiscere) и проч.
Именно на таком кресте - четырехконечном (crux immissa) был распят наш Спаситель. Это общецерковное верование, перешедшее в богослужебные книги. Отцы и учители Церкви (Иустин Мученик, блаж. Иероним, блаж. Августин, св. Иоанн Дамаскин и др.) употребляют такие сравнения Креста Христова, которые не оставляют никакого сомнения в этом. Четыре стороны неба, летающая птица, плавающий или с распростертыми руками молящийся человек, весельное судно, пашущий земледелец и т.п. - обычные употребляемые ими сравнения для Креста, и все эти сравнения приложимы только к четырехконечному кресту - кресту вбитому. Блаж. же Августин дает об этом и вполне определенное свидетельство, когда говорит о Кресте Христовом: «была широта, на которой простирались руки, длина, поднимающаяся от земли, на которой было пригвождено тело, высота, выдававшаяся вверх над поперечной балкой» . Последние слова приложимы исключительно к четырехконечному кресту. Это же, наконец, подтверждается одним небольшим, но весьма ценным, решающего по этому вопросу значения, замечанием евангелиста Матфея: «и поставили над головой Его надпись, означающую вину Его: Сей есть Иисус, Царь Иудейский» (27:37). Здесь евангелист говорит о той дощечке (titulus, alua), на которой была обозначена мнимая вина Спасителя. Но для того, чтобы поместить над головой Христа такую дощечку, необходимо, чтобы основной вертикальный столб имел продолжение вверху, над поперечным брусом, т.е. необходимо, чтобы крест был четырехконечный, а не трехконечный связанный (commissa T) и также не сбитый (decussata X). Если же, все-таки, и у древних писателей (Тертуллиана, Оригена и др.) и в других свидетельствах древности (монетах, монограммах, древнехристианских изображениях) есть указания на трехконечный Крест Христов, то эти свидетельства могут наводить лишь на ту мысль, что сама христианская древность не сразу решила вопрос относительно формы того священного древа Креста, на котором был распят Спаситель мира. И разногласие в этом случае тем естественней и понятней, что Христианство принимали те же римляне, которым было известно несколько форм креста.
Приготовление такого креста не требовало много времени и было просто: нужно было надлежащим образом лишь скрепить два бруса - и крест был готов. Сам осужденный должен был нести крест на место казни. Это было великим издевательством над чувствами распинаемого, над его естественной любовью к жизни и ненавистью к орудию своей смерти. Не говоря уже о том, что само несение креста часто на далекое расстояние (обыкновенно за городом) было тяжелым трудом и новым мучением. И Спаситель, истерзанный бичеванием, грубыми издевательствами римских солдат и самим судом, понес свой крест тем путем, который у христиан получил впоследствии название via dolorosa (скорбный путь), за город, на Голгофу, место Своих последних мучений и смерти. Измученному Спасителю потребовалась помощь Симона Киренейского, чтобы достигнуть с крестом места казни. Обычно, по римским законам, и здесь, на месте казни, истязания осужденного не ограничивались только распятием, а предварительно его еще подвергали мучениям, жестокость которых была не всегда одинакова. По свидетельству Иустина, одного карфагенского полководца (Ганно) сначала подвергли бичеванию, потом, выколов ему глаза, колесовали и, наконец, уже мертвым пригвоздили ко кресту. Распоряжение Цезаря пойманных разбойников сначала умерщвлять, а потом совершать над ними распятие почиталось выражением высокой человечности и снисходительности со стороны этого полководца. Обычно же предварением смертной казни служило бичевание. Но так как Христос подвергся бичеванию во дворе претории Пилата, то здесь, на Голгофе, Он был предан лишь распятию. По свидетельству евангелистов, Спасителю перед распятием предложили напиток, который ев. Матфей, по его вкусу, называет «уксусом, смешанным с желчью» (Мф. 27:34), а ев. Марк, по составу напитка, называет его «вином со смирной» (Мк. 15:23). Смирной назывался сок миррового дерева, белого цвета и очень благовонный, вытекающий из дерева или сам собой, или после надреза, подобно соку нашей березы. На воздухе этот сок сгущался и потом превращался в смолу . Эта смола была смешана с кислым вином и, быть может, с другими горькими веществами. Действие, производимое таким напитком, было как бы притупляющее или усыпляющее нервы, а вместе ослабляющее чувствительность человека. Значит, такой напиток мог хоть отчасти ослабить ужасные мучения на кресте. Предложение этого напитка Спасителю было делом сострадания и, несомненно, не со стороны римлян, а иудеев. Римский закон не знал снисхождения к распинаемым и казнимым, и по этому закону не полагалось давать распинаемым напиток, который ослаблял бы их страдания. Это был чисто иудейский обычай. В Талмуде говорится: «всем, кого приговорил синедрион к смерти, давали пить крепкое вино» (по другому месту Талмуда, раствор ладана в вине, а по Маймониду, зерна ладана в чашке вина), чтобы притупить их чувства и исполнить место Писания - Притч. 31:6. По свидетельству того же Талмуда, этот напиток приготовлялся знатными женщинами в Иерусалиме. Вероятно, римляне, щадя некоторые установления иудеев, оставили им и этот обычай милости и снисхождения к казнимым преступникам. Как милость, этот напиток был предложен и Спасителю. Но Тот, Кто совершенно свободно и добровольно шел на смерть и мучения, Кто в каждый миг этих мучений мог их и прекратить совсем, не пожелал вкусить предложенного напитка.
Приготовления к самому распятию не требовали много времени. Обычно уже готовый крест вкапывали нижним концом в землю настолько, чтобы он прочно стоял. Сам крест не делался высоким, и ступни распятого находились недалеко от земли. Осужденных распинали на крестах, уже поставленных, и, следовательно, прежде крест нужно было укрепить в вертикальном положении, а не класть его на землю и вместе с прибитым к нему осужденным вкапывать в землю. Если примеры и такого распятия, т.е. через пригвождение осужденных ко кресту, лежащему на земле, встречались, по свидетельству мученических актов, то эти примеры нужно считать не более как исключениями из обычного способа римского распятия. Спаситель же, несомненно, был распят уже на укрепленном в землю кресте. В этом не оставляют никакого сомнения ясные и положительные свидетельства отцов Церкви (свв. Киприана, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, блаж. Августина и др.).
После того, как крест был укреплен в земле, приступали к самому распятию. Новым позором «рабской казни», новым издевательством над чувствами распинаемого было то, что с него перед распятием снимали одежды и распинали обнаженным. Евангелисты свидетельствуют, что и с Иисуса Христа сняли перед распятием Его одежды, быть может, на Нем оставили лишь Lention - то опоясание на бедрах, о котором говорят некоторые исторические документы и которое имеется почти на всех изображениях распятия Спасителя. Во всяком случае выражение «обнаженный» (nudus), где оно употребляется относительно распятых, не исключает такого опоясания, а естественная стыдливость требует его.
Хотя Крест Спасителя и не был так высок, как обычно изображают художники, однако поднять на него тело человека и прибить его гвоздями требовало некоторых приспособлений. К перекладине креста приставлялись лестницы. На них поднимались двое из исполнителей казни и при помощи веревок поднимали осужденного, а остававшиеся внизу помогали им. Поднятый до надлежащей высоты за руки привязывался веревками к перекладине. Теперь, когда он мог держаться на высоте креста без посторонней помощи, наступал самый страшный момент: на запястья ставили два огромных железных гвоздя и сильным ударом молота вгоняли их в дерево. Стоявшие же внизу другие распинатели в это время прибивали к вертикальному столбу ноги осужденного. Для этой цели ноги или складывали внизу одна на другую и через обе разом вбивали один огромный гвоздь, или употребляли два гвоздя, прибивая ими каждую ногу отдельно. Как были прибиты ноги Спасителя, одним или двумя гвоздями, точно не известно. Одни отцы Церкви (св. Григорий Назианзин, египетский епископ Нонн) указывают на один гвоздь для ног Спасителя, а другие (свв. Григорий Турский, Киприан) говорят о четырех гвоздях - двух для рук и двух для ног . Но при этом единогласно отцы Церкви свидетельствуют, что при распятии Спасителя были пригвождены не одни только руки, но и ноги.
Распятие Спасителя закончилось прибитием над головой Его дощечки с обозначением Его мнимой вины. «И поставили над головой Его надпись, означающую вину Его: Сей есть Иисус, Царь Иудейский» (Мф. 27:37, ср. Мк. 15:26; Лк. 23:38; Ин. 19:19). Это была та белая дощечка (titulus), которую обыкновенно несли к месту казни перед осужденным или вешали ему на шею. На этой дощечке над Спасителем было написано римским (латинским) языком суда, общеупотребительным тогда греческим и местным, еврейским языками: «Иисус Назорей, Царь Иудейский». Так, оставаясь верным римскому закону, Пилат обозначил вину Спасителя как мятежника.
С окончанием распятия Спасителя начались Его величайшие, неописуемые страдания на Кресте. Об этих страданиях, с их физической стороны, дает некоторое представление описание мук распинаемых одним врачом (Рихтером). Неестественное, насильственное положение тела, говорит он, с постоянно вытянутыми руками в продолжение долгого времени должно быть такой пыткой, которую не описать словами. Нельзя сделать малейшего движения без того, чтобы не причинить всему телу, а особенно частям прибитым и истерзанным бичеванием невыносимой боли. Гвозди вбиваются в такие места, где соединяются многие очень чувствительные нервы и сухожилия. И теперь частью поврежденные, а частью сильно сжатые, они вызывают особые, очень чувствительные боли. Раненые части, постоянно открытые для воздуха, должны воспаляться и постепенно становиться синими, потом черными. То же делается и в других частях тела, где задержанная чрезмерным растяжением тела кровь приходит в застой. Воспаление этих частей и происходящие отсюда мучения увеличиваются с каждым мгновением... Кровь не имеет свободного доступа и в легкие. Все это, сжимая сердце, и напрягая жилы, производит страшное, как бы тревожное состояние в организме... А смерть приближается медленно, путем постепенного оцепенения нервов, жил и мускулов, которое начинается на оконечностях и постепенно направляется внутрь, к более чувствительным частям. И вот, пока настанет желанная для распятых смерть, они, несмотря па потерю крови при бичевании и на кресте, несмотря на причиняемое жаром солнца воспаление ран, на мучительнейшую жажду, обыкновенно более 12-ти часов, а иногда до следующего дня и даже вечера колеблются между жизнью и смертью. Бывали же случаи, что распятые оставались живыми до третьего дня, когда только мучительная голодная смерть полагала конец их страданиям.
Такой ужаснейшей из казней - изобретению высшей человеческой жестокости был предан наш Спаситель. Неописуемы были страдания Его пречистого тела, трепетным ужасом охватываются наши сердца при представлении этих страданий. И страдал Он, безгрешный, пречистый, без вины. Страдал не за Свои грехи, а за бесчисленные грехи рода человеческого, которые Он принял на Себя, которые невыносимой тяжестью давили пречистую душу Христа. Уже в Гефсиманском саду под тяжестью человеческих грехов и беззаконий Он взывал: «прискорбна есть душа Моя до смерти» (Мф. 26:38; Мк. 14:34), «скорбел» (Мф. 26:27), «тужил» (тосковал) (Мк. 14:33), «ужасался» (Мк. 14:33). На кресте же чувство богоотчужденности, мучительной тяжести грехов человеческих вызвало из пречистых уст Христовых восклицание: «Боже Мой, Боже Мой! Векую Мя еси оставил?» (Мф. 27:46; Мк. 15:34).
А эти люди, за которых страдал и умирал на кресте Христос, своими насмешками и издевательством вливали новую каплю мучений в великую чашу страданий Спасителя мира. Разнообразная толпа людей, проходивших мимо Голгофы из города и в город, громко торжествовавшие свою победу над Христом члены синедриона, фарисеи, книжники, грубые римские воины, наконец, даже казненные со Христом разбойники жестоко и дерзко издевались над распятым Божественным Страдальцем, выливали на Него потоки своей ненависти и злобы. И ни одного звука сострадания и утешения, ни одного ласкового слова и слова любви не слышал Спаситель в эти страшные моменты Своих крестных страданий. Так протекали часы мучительнейших страданий телесных и душевных Христа Спасителя. После раскаяния и выражения веры благочестивого разбойника - быть может, первого утешения для Страдальца - вдруг вместо ярких лучей южного солнца (было немного спустя после полудня) на землю спустился густой чудесный мрак и окутал Голгофу и Иерусалим.
То было свидетельство людям Бога Отца, что Он видит страдания Своего Сына, то было грозное Божественное предостережение беззаконникам, подобно псам окружившим крест Спасителя («обыдоша Мя пси мнози» Пс. 21:17). Быть может, в это время, когда испуганная грозным мраком толпа поредела у креста и, пользуясь этим, к Страдальцу приблизились люди, любившие Его, произошла глубоко трогательная сцена выражения заботы и любви умирающего Божественного Сына о Своей любимой Матери. Около девятого по еврейскому счету, а по нашему около третьего часа пополудни мучения Господа достигли высшей степени. «Боже Мой! Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?» - вырывается из груди Божественного Страдальца, и потом, когда мучительнейшее из страданий на кресте, ни с чем не сравнимое томление страшной жажды овладевают Христом, Его уста произносят первое и единственное слово, вызванное телесными страданиями. «Жажду!» - произнес Страдалец.
Отведав кислый напиток, поднесенный в напитанной им губке, Он воззвал громким голосом: «Совершилось!» (Ин. 19:32) и затем - «Отче, в руки Твои предаю дух Мой» (Лк. 23:46).
Совершилось! Окончена земная жизнь Богочеловека; окончен величайший беспримерный подвиг страданий и любви Божественного Страдальца; исполнены все предсказания Писания о Нем. Совершилась на голгофском Кресте единая и единственная жертва Безгрешного за грехи человеческие. Совершилось на Кресте искупление и спасение людей!
Примечания:
Сведения для настоящей статьи почерпнуты из книги проф. Н.Маккавейского «Археология истории страданий Господа Иисуса Христа», Киев, 1891 г.
Обычная форма приговора на крестную смерть выражалась словами судьи: "ibis ad (или in) crucem" - «иди (пойдешь) на крест!»
In Psalm. 130. Ср. Epist. 120, Tract. Joh. 118.
Некоторые толковники, принимая во внимание, что смирна была очень дорогой, предполагают, что ев. Марк назвал смирной простую смолу, так как смирна была более известна, как один из родов смолы, т.е. употребляя название видовое вместо родового(синекдоха).
Иконография Православной Церкви приняла второе предание, а Римо-католической - первое.
(Публикуется по изданию: Скабалланович М.Н. Воздвижение Честного и Животворящего Креста Господня. Киев. Изд. «Пролог». 2004 год. С.19-30, 46-47)
