Воспоминание
Когда психологи говорят о воспоминании как о сложившейся привычке, как о впечатлении, все глубже и глубже внедряющемся в нас посредством повторения, они забывают, что огромное большинство наших воспоминаний касаются таких событий и подробностей нашей жизни, к существу которых относится обладание определенной датой, а, следовательно, невозможность когда-либо воспроизводиться. Воспоминания, приобретаемые умышленно посредством повторения, редки, исключительны. Напротив, регистрирование нашей памятью фактов и образов, единственных в своем роде, осуществляется непрерывно, во все моменты нашей жизни. Но мы скорее, замечаем такие воспоминания, которые сознательно усваиваются нами, ибо как раз они нам наиболее полезны. А так как усвоение этих воспоминаний путем повторения того же самого усилия похоже на уже известный нам процесс приобретения привычки, то мы, естественно, обнаруживаем склонность выдвигать воспоминания этого рода на первый план, рассматривать их как образец всякого воспоминания, т. е. видеть и в самопроизвольном воспоминании то же самое явление в зачаточном состоянии, как бы приступ к уроку, который предстоит выучить наизусть.
Самопроизвольное воспоминание является сразу совершенно законченным; время ничего не может прибавить к этому образу, не извращая самой его природы; он сохраняет в памяти свое место и свою дату. Наоборот, усвоенное нами воспоминание выходит из-под власти времени, по мере того как урок все лучше и лучше выучивается; оно становится все более и более безличным, все более и более чуждым нашей прошлой жизни. Итак, повторение отнюдь не может иметь результатом превращение первого воспоминания во второе; его роль состоит просто в том, чтобы все полнее и полнее использовать те движения, в которые продолжается воспоминание первого рода, сорганизовать их в одно целое и построить таким образом механизм, создать новую телесную привычку. Но такая привычка есть воспоминание лишь постольку, поскольку я припоминаю, как я ее приобрела; а припоминаю это лишь постольку, поскольку обращаюсь к моей самопроизвольной памяти, которая датирует события и заносит каждое из них в свой список только один раз.
Проанализируйте теперь те приемы, которые рекомендует воображению мнемотехника, и вы найдете, что задача этого искусства как раз и состоит в том, чтобы выдвигать на первый план стушевывающееся самопроизвольное воспоминание и предоставлять его, подобно воспоминанию активному, в наше распоряжение; для достижения этого надо прежде всего подавить все бессильные потуги действующей или двигательной памяти. Чтобы упражнять ее, надо развить в себе такие привычки, как, например, уменье сразу удержать в памяти различные сочетания точек, даже не помышляя о считывании их: необходимо до известной степени подражать мгновенности этой памяти, если мы желаем подчинить ее себе. И все-таки она остается капризной в своих проявлениях; а так как те воспоминания, которые она приносит с собой, носят на себе печать грез, то сколько-нибудь систематическое вмешательство ее в нашу духовную жизнь редко обходится без глубокого расстройства умственного равновесия.
Мы перейдем теперь к рассмотрению этих промежуточных состояний и попытаемся выделить в них то, что приходится на долю зачаточного действия, и то, что относится к независимой памяти, т. е. к образам-воспоминаниям. Каковы же эти состояния? Представляя одной своей стороной движения, они должны, согласно нашей гипотезе, продолжаться в текущее восприятие; но вместе с тем в качестве образов они должны воспроизводить прошлые восприятия. Но тот конкретный акт, посредством которого наше прошлое снова схватывается нами в настоящем, есть узнавание.
Реминисценция
— это мнемический эффект характеризующийся внезапным воспоминанием воспринятого материала без его повторения через длительное время (от одних суток до 7, а то и более длительного периода времени). Реминисценция это психическое явление, которое зачастую возникает при восприятии информационного материала с внутренними логическими связями содержимого, производящего сильное эмоциональное впечатление на индивида. Явные причины возникновения внезапного воспоминания еще не изучены.
Что такое реминисценция?
Реминисценцией называют такой феномен , который появляется после запоминания информации без непосредственного воспроизведения ее сразу же после , а через определенный промежуток времени без действия на человека стимульного ряда.
Термин реминисценция был предложен в психологии сербским ученым В. Урбанчичем в 1907 году. Ученый изучил феномен, который наблюдал у испытуемых при запоминании материала (вербального, невербального характера и сенсомоторных движений).
Эффект реминисценции наиболее выражен в дошкольном возрасте и у младших школьников. В области психологии учеными выявлены более высокие качественные показатели отсроченного воспроизведения заученного материала, нежели воспроизведение информации сразу после ее заучивания.
Внезапное воспроизведение материала после заучивания изучал П. Бэллард. В его экспериментальных исследованиях принимали участие личности, которые заучивали стимульный материал, но время для достаточного освоения было недостаточно. Через интервал времени длительностью в 24 часа – 7 дней испытуемые воспроизводили материал. Наилучшие результаты показали воспроизведения после 2-3 суточного интервала. Полученные результаты отличались количественно высокими показателями, что закрепилось в психологической науке о памяти, как феномен Бэлларда.
Также в психологии ученый Пьер Жане изучал реминисценцию. В своих трудах он описывал феномен, как независящий от внешних факторов автоматическое повторение действий.
Реминисценция это явление, которое довольно широко распространено, при этом частота ее возникновения зависит во многом от характера материала, который нужно запомнить.
В исследованиях ученого Д. И. Красильщиковой воспроизведение смыслового материала было выявлено гораздо в большем объеме, чем бессвязного воспроизведения материала. Экспериментальные исследования установили, что интерес к материалу существенно влияет на проявление реминисценции.
На возникновение явления внезапного воспоминания влияет степень овладения содержания материала заучивающим. При условии, что недостаточно овладел содержанием информационного материала, внезапное воспоминание не состоится. Если заучивающий пытается непосредственно после самого заучивания воспроизвести материал, то он опирается на ассоциации, появляющиеся между образами и понятиями, а если воспроизведение более отстроченное, то субъект опирается на логическую связь.
Примером реминисценции можно назвать сдачу зачета студентом, который наизусть заучивает необходимую информацию без ее понимания, осмысливания. Перед сдачей зачета у индивида может быть «каша в голове», но в необходимый момент информация вспоминается. А после сдачи зачета студент забывает все, так и не поняв смысла заученного. Или же, например, какой-либо стих у школьника, формулировка, понятие. Во многих моделях обучения главным как раз выступает неосмысленное запоминание действий, фраз или слов, которое достигается частым повторением стимульного материала.
Реминисценцию может наблюдать у себя практически каждый человек. Бывает, что индивид неожиданно вспоминает ту или иную песню, стих или незначительные события. Особенностью данного эффекта есть то, что это воспроизведение материала происходит без целенаправленных на это усилий. Человек не вытягивает из памяти, не старается вспомнить строчки с песни, они сами выныривают из глубин памяти.
Реминисценция в психологии
Учеными достаточно не изучен причинный ряд возникновения внезапного воспоминания, факторы, обуславливающие внезапное вспоминание, но сам механизм эффекта реминисценции удалось исследовать, опираясь на труды отечественных и зарубежных исследователей.
Механизм возникновения внезапного обусловлен действием аффективного торможения, вследствие выраженного эмоционального переживания, впечатления от воспринятого информационного материала. Эмоциональное торможение влияет на характер воспроизводимого материала. При воспроизведении заученной информации, рассказ начинают с той части, которая произвела наиболее яркое впечатление, при этом утрачивается логическая связь между воспроизводимой информацией. В случае отсроченного воспроизведения, информация не утрачивает логической последовательности.
С точки зрения психологии реминисценция является процессом нормализации состояния усталости после напряженной физической, интеллектуальной или эмоциональной нагрузки. Информационный материал после его восприятия индивидом упорядочивается в голове, после чего озвучить человеку его становится проще.
Также внезапное воспоминание возникает при отсутствии наслоения многих деталей одного логического явления, при котором возникает путаница. Может иметь место условное забывание, но после интервала, во время которого не действует стимульный материал на индивида и нет дополнительной нагрузки на память, может проявиться внезапное воспоминание.
Реминисценция зависит от аллюзии, которая является лишь намеком, подсказкой, толкающей на нужную мысль. У индивида вследствие возникновения аллюзии возникает внезапное воспоминание. является внешним явлением, стимульным фактором, который провоцирует появление внутреннего явления реминисценции.
Феномен реминисценции рассматривают и с точки зрения патологии в психологии, когда имеет место психотравмирующие событие и воспоминания принимают характер навязчивых и негативных. Попадая во внешние обстоятельства, схожие с обстоятельствами психотравмирующего события, личность может испытывать эмоциональный дискомфорт, связанный с эффектом навязчивой реминисценции. Это состояние напрямую зависит и от исходного эмоционального состояния индивида.
Явление внезапное воспоминание в навязчивой форме можно наблюдать у лиц с . Реминисценция в этих случаях проявляется в сновидениях с воспоминаниями о приобретенном травмирующем опыте.
Внезапное воспроизведение раннее воспринятой информации зачастую является естественной особенностью работы памяти человека.
Если рассматривать реминисценцию со стороны психиатрии, то она может быть симптомом таких заболеваний, как черепно-мозговая травма, алкогольные или инфекционные интоксикации, патологии головного мозга и прочие.
Реминисценция в психиатрии рассматривается, как форма , как проявление , как симптом при депрессивных состояниях, проявляющийся бесконтрольными хаотичными мыслями. Внезапные воспоминания могут проявляться при , и фобиях.
Проявление реминисценции, как патологического симптома, характеризуется навязчивостью мыслей и образов, а также вызывает у индивида достаточно выразительную эмоциональную реакцию (беспокойство, страхи).
Реминисценция может стать объектом внимания в практической деятельности психолога, деятельности коррекционной направленности с целью подмены негативных переживаний на позитивные, при терапии состояний, связанных с психотравмирующими ситуациями. Вмешательства специалиста требуют как навязчивые реминисценции с негативной эмоциональной симптоматикой, так и полное отсутствие этого эффекта памяти, что может сигнализировать о нарушениях работы ЦНС или начинающей .
Если же внезапное воспоминание имеет место в патологическом проявлении, то необходимо вмешательство специалиста, который определит медикаментозные принципы лечения болезни, проявлениями которой стала реминисценция. Также квалифицированным специалистом должна быть подобрана эффективная и адекватная заболеванию психотерапевтическая тактика.
1. Я хочу выучить наизусть стихотворение и прочитываю его вслух стих за стихом, а, затем повторяю несколько раз. Он запечатлелся в моей памяти. Теперь я пытаюсь дать себе отчет в том, как урок был выучен, и вызываю в своем представлении те фразы, которые я, одну за другою, прошел. Каждое из последовательных чтений встает перед моим умственным взором в своей индивидуальной особенности; я снова вижу его вместе со всеми теми обстоятельствами, которые его сопровождали и в рамку которых оно все еще остается включенным; оно отличается от всех предыдущих и всех последующих чтений уже самим местом, занимаемым им во времени; одним словом, каждое из таких чтений снова проходит передо мною, как определенное событие моей истории. И тут опять-таки говорят, что эти образы - мои воспоминания, что они запечатлелись в моей памяти. В обоих этих случаях употребляются одни и те же слова. Обозначают ли они, однако, тот же самый предмет? Знание стихотворения, которое я запомнил, выучив наизусть, имеет все признаки привычки. Как и привычка, оно приобретено посредством повторения одного и того же усилия. Как и привычка, оно потребовало сначала расчленения, потом восстановления целостного действия. Наконец, как всякое привычное упражнение моего тела, оно включено в механизм, который весь целиком приходит в движение под влиянием начального толчка, в замкнутую систему автоматических движений, которые следуют друг за другом всегда в одинаковом порядке и занимают всегда одинаковое время.
Напротив, вспоминание какого-либо определенного чтения, например, второго или третьего, не имеет ни одного из признаков привычки. Его образ, очевидно, запечатлелся в памяти сразу, ибо другие чтения, по самому определению, суть отличные от него воспоминания. Это как бы событие моей жизни; для него существенна определенная дата, а следовательно, невозможность повторяться. Все, что присоединили к нему позднейшие чтения, могло явиться лишь изменением его первоначальной природы; и если мое усилие вызвать в памяти этот образ становится тем легче, чем чаще я его повторяю, то самый образ, рассматриваемый в себе, конечно, уже с самого начала таков, каким он останется навсегда.
Быть может, скажут, что эти два вида памяти - вспоминание отдельного чтения и знание урока - различаются между собой лишь количественно, что последовательные образы, возникающие при каждом чтении, накладываются друг на друга и что выученный урок есть просто составной образ, являющийся результатом такого наложения. Бесспорно, что каждое из последовательных чтений отличается от предыдущего, между прочим, тем, что урок оказывается лучше выученным. Несомненно, однако, и то, что каждое из них, рассматриваемое именно как новое прочитывание, а не как все лучше и лучше усвояемый урок, абсолютно довлеет себе, пребывает в том виде, в каком оно раз осуществилось, и образует вместе со всеми сопровождающими обстоятельствами несводимый момент моей истории. Можно даже пойти дальше и сказать, что сознание вскрывает глубокую разницу, разницу по существу, между этими двумя родами воспоминания. Воспоминание такого-то чтения есть представление и только представление; оно дается интуицией моего духа, которую я могу по желанию удлинить или укоротить; я произвольно отвожу ему ту или другую длительность; ничто не препятствует мне охватить его сразу, как окидывают одним взглядом картину. Напротив, припоминание выученного урока, даже когда я ограничиваюсь повторением его про себя, требует вполне определенного времени, а именно ровно столько времени, сколько нужно для того, чтобы выполнить, хотя бы только мысленно, одно за другим все те движения, которые необходимы для произнесения соответственных слов; следовательно, это уже не представление, это действие. И в самом деле, урок, после того как вы его раз выучили, не носит уже на себе никакой отметки, выдающей его происхождение и позволяющей отнести его к прошлому; он составляет принадлежность моего настоящего в таком же смысле, как, например, привычное умение ходить или писать; он скорее изживается, “проделывается” , чем представляется; -я мог бы принять его за врожденную способность, если бы вместе с ним в моей памяти не возникал ряд тех последовательных представлений-чтений, посредством которых я его усвоил. Но представления эти независимы от урока, и так как они предшествовали его усвоению и воспроизведению, то урок, раз выученный, мог бы также обойтись и без них.
Доведя это основное различие до конца, мы можем представить себе две теоретически самостоятельные и независимые друг от друга памяти. Первая регистрирует в форме образов-воспоминаний все события нашей повседневной жизни, по мере того как они развертываются во времени; она не пренебрегает никакой подробностью; она оставляет каждому факту, каждому движению его место и его дату. Без всякой задней мысли о пользе или практическою применении, но просто в силу естественной необходимости становится она складочным местом для прошлого.
Благодаря ей наш разум, или, лучше сказать, рассудок, получает возможность узнать какое-нибудь уже испытанное раньше восприятие; к ней мы прибегаем всякий раз, когда в поисках известного образа поднимаемся по склону нашей прошлой жизни. Но всякое восприятие продолжается в зачаточное действие; и по мере того как однажды воспринятые нами образы закрепляются, выстраиваясь один за другим вдоль этой памяти, продолжающие их движения видоизменяют организм, создавая в нашем теле новые предрасположения к действию. Так складывается опыт совершенно нового рода, который отлагает в теле ряд вполне выработанных механизмов, выполняющих все более и более многочисленные и разнообразные реакции на внешние раздражения, дающих совершенно готовые ответы на непрерывно растущее число возможных запросов. Мы сознаем, эти механизмы в тот момент, когда они вступают в действие, и это сознание всех прошлых усилий, скопившихся в настоящем, все еще есть память, но память, глубоко отличная от охарактеризованной выше, всегда устремленная к действию, пребывающая в настоящем и не видящая ничего, кроме будущего. От прошлого она удержала только разумно координированные движения, представляющие собой накопленные усилия; она обретает эти прошлые усилия не в отражающих их образах-воспоминаниях, а в том строгом порядке и систематическом характере, которыми отличаются движения, выполняемые нами в настоящее время. По правде говоря, она уже не дает нам представления о нашем прошлом, она его разыгрывает; и если она все-таки заслуживает наименования памяти, то уже не потому, что сохраняет образы прошлого, а потому что продолжает их полезное действие вплоть до настоящего момента.
Из этих двух памятей, из которых одна воображает, а другая повторяет, последняя может замещать собой первую и зачастую даже создавать се иллюзию. Когда собака встречает своего хозяина радостным лаем и ласкается к нему, она, без сомнения, узнает его; но едва ли такое узнавание предполагает возникновение прошлого образа и сближение этого образа с текущим восприятием. Не состоит ли оно, скорее, просто в том, что животное сознает ряд тех особых положений, которые занимает его тело, и привычка к которым выработалась у него под влиянием близких отношений к хозяину, так что в настоящий момент они чисто механически вызываются в нем самым восприятием хозяина? Остережемся идти слишком далеко по этому пути! Даже у животного смутные образы прошлого, быть может, выдвигаются из-за текущего восприятия; мыслимо даже, что прошлое животного все целиком потенциально отпечатывается в его сознании; но это прошлое не может заинтересовать животное настолько, чтобы отделиться от настоящего, которое его к себе приковывает, а потому акты узнавания должны им, скорее, переживаться, чем мыслиться. Чтобы вызвать прошлое в форме образа, надо иметь способность отвлекаться от настоящего действия, надо уметь придавать цену бесполезному, нужна воля к грезам. Возможно, что один только человек способен к усилию этого рода. Но и мы, люди, восходя таким образом к прошлому, находим его всегда ускользающим, как бы бегущим от нашего взора, словно эта регрессивная память встречает сопротивление в другой памяти, более естественной, которая, двигаясь вперед, влечет нас к действию и к жизни.
Когда психологи говорят о воспоминании как о сложившейся привычке, как о впечатлении, все глубже и глубже внедряющемся в нас посредством повторения, они забывают, что огромное большинство наших воспоминаний касаются таких событий и подробностей нашей жизни, к существу которых относится обладание определенной датой, а, следовательно, невозможность когда-либо воспроизводиться. Воспоминания, приобретаемые умышленно посредством повторения, редки, исключительны. Напротив, регистрирование нашей памятью фактов и образов, единственных в своем роде, осуществляется непрерывно, во все моменты нашей жизни. Но мы скорее, замечаем такие воспоминания, которые сознательно усваиваются нами, ибо как раз они нам наиболее полезны. А так как усвоение этих воспоминаний путем повторения того же самого усилия похоже на уже известный нам процесс приобретения привычки, то мы, естественно, обнаруживаем склонность выдвигать воспоминания этого рода на первый план, рассматривать их как образец всякого воспоминания, т.е. видеть и в самопроизвольном воспоминании то же самое явление в зачаточном состоянии, как бы приступ к уроку, который предстоит выучить наизусть. Но как же не заметить, что существует коренное различие между тем, что должно создаваться посредством повторения, и тем, что по самому существу своему не может повторяться? Самопроизвольное воспоминание является сразу совершенно законченным; время ничего не может прибавить к этому образу, не извращая самой его природы; он сохраняет в памяти свое место и свою дату. Наоборот, усвоенное нами воспоминание выходит из-под власти времени, по мере того как урок все лучше и лучше выучивается; оно становится все более и более безличным, все более и более чуждым нашей прошлой жизни. Итак, повторение отнюдь не может иметь результатом превращение первого воспоминания во второе; его роль состоит просто в том, чтобы все полнее и полнее использовать те движения, в которые продолжается воспоминание первого рода, сорганизовать их в одно целое и построить таким образом механизм, создать новую телесную привычку. Но такая привычка есть воспоминание лишь постольку, поскольку я припоминаю, как я ее приобрел; а припоминаю это лишь постольку, поскольку обращаюсь к моей самопроизвольной памяти, которая датирует события и заносит каждое из них в свой список только один раз. Таким образом, из тех двух видов памяти, которые мы только что разграничили, первый является, так сказать, памятью по преимуществу. Память второго рода - та, которую обыкновенно изучают психологи, - есть скорее привычка, освященная памятью, чем сама память...
Покажем, как при усвоении чего-либо обе памяти идут рука об руку, оказывая друг другу взаимную поддержку. Повседневный опыт показывает, что уроки, вызубренные при помощи двигательной памяти, повторяются автоматически; но из наблюдения патологических случаев явствует, что автоматизм простирается здесь гораздо дальше, чем мы обыкновенно думаем. Замечено, что душевнобольные дают иногда разумные ответы на ряд вопросов, смысла которых они не понимают; язык функционирует у них наподобие рефлекса. Страдающие афазией, не способные произвольно произнести ни одного слова, безошибочно вспоминают слова мелодии, когда ее поют. Они в состоянии также бегло произнести молитву, ряд чисел, перечислить дни недели или названия месяцев. Таким образом, механизмы, крайне сложные и достаточно тонкие для того, чтобы произвести иллюзию разумности, могут, раз они построены, функционировать сами собой, а, следовательно, обыкновенно подчиняются только начальному толчку со стороны нашей воли. Но что происходит в то время, как мы их повторяем? Когда мы упражняемся, стараясь, например, выучить урок, то не присутствует ли невидимо в нашей душе с самого начала тот образ, который мы хотим воссоздать при помощи движений? Уже при первом повторении урока наизусть смутное чувство какого-то беспокойства дает нам возможность узнать, что мы только что сделали ошибку, словно предостерегающий голос слышится нам в таких случаях из темных глубин нашего сознания. Сосредоточьте же ваше внимание на том, что вы испытываете, и вы почувствуете, что полный образ здесь, перед вами, но неуловим, как настоящий призрак, который исчезает в тот самый момент, когда ваша двигательная активность пытается фиксировать его очертания. Во время ряда новейших опытов, предпринятых, впрочем, для совершенно иной цели, пациенты заявляли, что испытывают впечатление именно такого рода. Перед их глазами в течение нескольких секунд держали ряд букв, предлагая удержать последние в памяти. Но, для того чтобы помешать им подчеркнуть наблюдаемые буквы движениями, соответствующими их произнесению, от испытуемых требовали непрерывного повторения одного и того же слога в течение того времени, пока они созерцали образ. В результате явилось своеобразное психологическое состояние, при котором, людям казалось, что они находятся в полном обладании зрительного образа “не будучи, однако, в состоянии воспроизвести хотя бы малейшую его часть: в тот момент, когда они могли бы это сделать, строчка к их величайшему изумлению исчезала. Говоря словами одного из них, в основе этого состояния было представление целого, своего рода всеохватывающая сложная идея, между отдельными частями которой чувствовалось невыразимое словами единство” . Это самопроизвольное воспоминание, которое, несомненно, скрывается позади воспоминания приобретенного, может обнаружиться, если на него внезапно падает луч света; но оно ускользает при малейшей попытке схватить его посредством умышленного припоминания. Исчезновение ряда букв, образ которых, как казалось наблюдателю, он удерживает в памяти, происходит тогда, когда наблюдатель начинает повторять буквы: “это усилие как бы выталкивает остальную часть образа за пределы сознания” .
Проанализируйте теперь те приемы, которые рекомендует воображению мнемотехника, и вы найдете, что задача этого искусства как раз и состоит в том, чтобы выдвигать на первый план стушевывающееся самопроизвольное воспоминание и предоставлять его, подобно воспоминанию активному, в наше распоряжение; для достижения этого надо прежде всего подавить все бессильные потуги действующей или двигательной памяти. Способность к умственной фотографии, говорит один писатель, принадлежит, скорее, подсознанию, чем сознанию; она с трудом повинуется призывам воли. Чтобы упражнять ее, надо развить в себе такие привычки, как, например, уменье сразу удержать в памяти различные сочетания точек, даже не помышляя о сосчитывании их: необходимо до известной степени подражать мгновенности этой памяти, если мы желаем подчинить ее себе. И все-таки она остается капризной в своих проявлениях; а так как те воспоминания, которые она приносит с собой, носят на себе печать грез, то сколько-нибудь систематическое вмешательство ее в нашу духовную жизнь редко обходится без глубокого расстройства умственного равновесия.
Резюмируя предыдущее, мы скажем, что прошлое, как мы это и предвидели, может, по-видимому, накопляться в двух крайних формах: с одной стороны, в виде утилизирующих его двигательных механизмов, с другой стороны, в виде индивидуальных образов-воспоминаний, которые зарисовывают все события, сохраняя их собственные очертания, их собственные краски, их место во времени. Первая из этих двух памятей действительно ориентирована в согласии с требованиями нашей природы; вторая, предоставленная самой себе, избрала бы скорее противоположное направление. Первая, приобретенная при помощи сознательного усилия, остается в зависимости от нашей воли; вторая, совершенно самопроизвольная, обнаруживает такую же капризность при воспроизведении, как и верность в сохранении образов. Единственная правильная и надежная услуга, которую вторая память оказывает первой, состоит в том, что первая может лучше сделать свой выбор при свете образов, доставляемых “второй, -образов, которые предшествовали положению вещей, похожему на настоящее, или следовали за ним: в этом заключается ассоциация идей. Это единственный случай, когда память ретроспективная правильно подчиняется памяти повторяющей. Во всех других случаях мы предпочитаем построить механизм, который позволяет нам по мере надобности заново нарисовать образ, ибо мы прекрасно чувствуем, что не можем рассчитывать на его самопроизвольное появление. Таковы две крайние формы памяти, если рассматривать каждую из них в чистом виде.
Заметим тотчас же: истинную природу воспоминания не удалось до сих пор распознать только потому, что исследователи берут обычно его промежуточные и до известной степени нечистые формы. Вместо того чтобы сначала разделить эти два элемента - образ-воспоминание и движение, -а потом поискать тот ряд операций, посредством которого им удается, потеряв кое-что из своей первоначальной чистоты, слиться друг с другом, -вместо всего этого рассматривают лишь смешанное явление, возникающее как результат их срастания. Будучи смешанным, явление это одной своей стороной представляет двигательную привычку, другой своей стороной - образ, более или менее сознательно локализованный... Мы перейдем теперь к рассмотрению этих промежуточных состояний и попытаемся выделить в них то, что приходится на долю зачаточного действия, и то, что относится к независимой памяти, т.е. к образам-воспоминаниям. Каковы же эти состояния? Представляя одной своей стороной движения, они должны, согласно нашей гипотезе, продолжаться в текущее восприятие; но вместе с тем в качестве образов они должны воспроизводить прошлые восприятия. Но тот конкретный акт, посредством которого наше прошлое снова схватывается нами в настоящем, есть узнавание.
Вы идёте по улице своей обычной дорогой, как вдруг, ни с того ни с сего, в голове всплывает образ из далёкого прошлого
Перевод для mixstuff – Света Гоголь
Тёрка. Почему странные образы время от времени возникают в голове безо всякой на то причины?
Вы идёте по улице своей обычной дорогой, как вдруг, ни с того ни с сего, в голове всплывает образ из далёкого прошлого. Скажем, связанный с человеком, о котором вы не вспоминали уже несколько лет или с незначительным событием, которое, казалось бы, давно и надёжно забыто.
Через минуту это воспоминание уносится с общим потоком мыслей и исчезает так же внезапно, как и появилось. Подобные воспоминания время от времени всплывают в памяти большинства из нас, и без какой бы то ни было видимой причины.
Есть и ещё более странная разновидность подобных «наплывов». Это когда в памяти появляется слово или зрительный образ, которые вообще ни к чему не имеют отношения. Это как внезапно почувствовать, что слово «апельсин» как-то связано с тёркой для сыра. Такие «наплывы» кажутся ещё более странными, потому как вы не можете найти никакой связи со своим прежним опытом: ни с событиями, ни с местами, ни с людьми. Мысль, лишённая всякого автобиографического контекста.
Такое происходит не со всеми, но со многими. Когда психологи заинтересовались этими невольными воспоминаниями, то обнаружили, что в среднем они возникают у человека один раз в день.
Чаще всего это происходит во время рутинных занятий: когда человек идёт по знакомой улице, чистит зубы или одевается. То есть, когда концентрации внимания не требуется и мысль может свободно блуждать.
В некоторых случаях, человек может отыскать причины возникновения таких «наплывов».
Психолог, занимавшийся этим вопросом, описывал это мысленное расследование участника эксперимента Л.К. таким образом:
«…когда Л.К. выбрасывала использованный пакет в мусорное ведро, в её сознании возникло слово «Акапулько», а поскольку она не имела никакого представления, откуда оно взялось и почему, то обратилась за помощью к членам своей семьи. К немалому удивлению Л.К. выяснилось, что Акапулько упоминался в телепередаче 45 минут назад».
Случай, когда удавалось отследить причину «наплыва» не редкость. Исследователи Квавилашвили и Мандлер провели опрос и выяснили, что слова и образы, которые кажутся взявшимися с потолка, на самом деле появляются не просто так.
Иногда это связано с ассоциациями: например, упоминание о Новом годе может привести к тому, что позже в голове вдруг начинает звучать песенка «В лесу родилась ёлочка».
Или это может быть связано с созвучием слов: например, образ песчаного пляжа, который всплывает от вида бананов в магазине (бананы и Багамы — созвучны).
Тот факт, что во многих случаях причина внезапного «наплыва» может быть отслежена, говорит о том, сколько информации наш мозг обрабатывает вне нашего сознания.
Удивительно, что многие неожиданные воспоминания возникают спустя недели и месяцы после того, как «механизм» для них запущен. Это значит, что все эти слова, образы и идеи могут храниться в голове довольно долго. Иногда подобные «наплывы» даже считают особенностью креативного мышления, поскольку «случайные» ассоциации часто помогают справляться с творческими задачами.
«Наплывы» — ещё одно свидетельство, что наш мозг регистрирует гораздо больше информации, чем мы способны осознать. К счастью, большинство неожиданных мыслей и образов успешно подавляется — в противном случае мы были бы вообще не в состоянии сосредотачиваться.
Так что в следующий раз, когда в вашей голове возникнет воспоминание из далёкого прошлого, знайте: скорее всего, оно было спровоцировано чем-то, что вы видели, слышали или о чём думали недавно, даже если вы не можете обнаружить этой связи.
А вот… почему возникают именно эти воспоминания, а не какие-нибудь другие — всё ещё остаётся тайной.
ПАМЯТЬ
Для рационализма проблема П. выступала как второстепенная. Декарт рассматривал П. как результат изменений в порах мозга, через к-рые проходят "жизненные духи". Под влиянием рационализма к проблеме П. в последующей истории философии сводится лишь к вопросу о предпосылках искажений и ограниченности индивидуального опыта.
Как реакцию на ассоциационизм следует рассматривать концепции П. в ряде различных идеалистич. направлений, к-рые отрицали материальные основы П., стремясь объяснить ее полностью как духа, в согласии с концепциями Платона и Августина. Противниками ассоциационистской концепции П. выступили также В. Вундт и представители вюрцбургской школы психологии мышления. Вундт подчинял законы ассоциаций более общим законам апперцепции – волевым актам, ставящим ассоциации в определ. отношения друг к другу; точно так же для вюрцбуржцев над воспоминаниями (как и над мышлением) господствуют "детерминирующие тенденции", определяющие направленность процессов П., устойчивость их результатов, легкость их появления (О. Кюльпе). Против ассоциационизма направлена и П. в интуитивизме Бергсона (см. Материя и П., рус. пер., СПБ, 1911), согласно к-рой существует два различных, не сводимых друг к другу вида П. – двигательная ("П.-привычка"), общая по своей природе с другими, в основе своей физиологическими, функциями организма, и "истинная", или "образная" П., для к-рой мозг есть лишь проявления, само по себе неспособное ни породить образов воспоминаний, ни изменить их природу. Концепция Бергсона легла в основу нек-рых совр. теорий П., в т.ч. в феноменологии и экзистенциализме.
В конце 19 в. проблемы П. начали рассматриваться в связи с теорией личности. Исторически это осуществилось на пути критики интеллектуализма и элементаризма вундтовской психологии во фрейдизме и реакции на ограниченность ассоциационизма Эббингауза. Для психоанализа П. – это та часть психич. жизни, к-рая выталкивается на поверхность сознания, результат игры подсознательного. По Фрейду, материал, к-рым располагает П., под влиянием личностных факторов подвергается двоякого рода воздействию – сгущению и искажению. Фрейдизм акцентирует внимание лишь на эмоц. аспектах П. Однако психоанализа, односторонний отбор им фактов и произвольная их трактовка привели к резкому падению влияния его теории П. на рубеже 19–20 вв. Наиболее явно трактовка П. как предмета теории личности выступает в работах Ф. Бартлетта, к-рый считал, что П. не есть частная способность, к-рой следует искать лишь внутри ее самой. Наоборот, это – "результат бесконечной борьбы по овладению окружающим миром и его познания" (см."Remembering", Camb., 1950, p. 314). Экспериментальным путем Бартлетт показал, что при запоминании удерживается нек-рая основа воспринятого и связанный с ней эмоц. тон; остальное подвергается нек-рой переработке в сторону упрощения, схематизации. Каждое воспоминание включается в более общую схему, благодаря чему оно обязательно содержит элемент обобщения, основанного на прошлом опыте, т.е. в конечном счете обусловлено личностью. Т.о., воспоминание, по Бартлетту, есть не , а реконструкция элементов прошлого опыта; психологическая же процессов П. оказывается ближе всего к творч. воображению.
Социально-психологич. концепции П. ведут свое начало от ученика Дюркгейма М. Хальбвакса, к-рый выдвинул о том, что мы не можем мыслить к.-л. связанный с нами в прошлом иначе, как отнесенным к к.-л. социальной – этнич. или религ. группе, и, следовательно, прошедшее восстанавливается только благодаря соотнесению с фактами социальной жизни (см. М. Halbwachs, Les cadres sociaux de la mémoire, P., 1925). Наиболее известная и оригинальная общая концепция П. в зарубежной психологии и философии принадлежит П. Жане. Стремясь преодолеть интроспекционизм и предшеств. теорий, Жане указывает, что изолированный не обладает П., т.к. он в ней не нуждается (см. . Janet, L"évolution de la mémoire et de la notion du temps, v. 1, P., 1928, p. 219). П., по Жане, есть не что иное, как социальная на отсутствие и вместе с тем попытка приспособления к тем трудностям, к-рые преподносит нам время. Следует, однако, отметить, что само понятие социального имеет у Жане ограниченный , означая по существу коллективно-психологическое.
Для сов. психологии наиболее характерным является стремление вскрыть специфич. особенности человеч. П. в ее онтогенезе. Осн. теоретич. положения о П. в сов. психологич. лит-ре были выдвинуты А. Н. Леонтьевым, П. И. Зинченко и А. А. Смирновым. П. понимается в неразрывной связи с трудовой деятельностью человека. Один из гл. тезисов при этом состоит в том, что использование средств П. для регулирования поведения есть в духовной сфере тех процессов, к-рые уже реализовались в материальной сфере. Различие между орудием труда и "...тем средством – инструментом, которое изготовляет первобытный человек для своей памяти, заключается лишь в том, что в то время, как первое всегда направлено на внешнюю природу, с помощью второго он овладевает своим поведением" (Леонтьев А. Н., Проблемы развития психики, М., 1959, с. 321). Первонач. роль средства запоминания выполняли к.-л. случайные стимулы. Затем эту функцию перенимают создаваемые в процессе общения знаки и системы знаков (прежде всего ). Последнее и определяет преимуществ. характер человеч. П. как П. логической. Наконец, с этой т. зр. раскрывается значение мн. факторов культуры (мифологии, обычаев и т.д.) как мнемонич. средств.
Лит.: Леонтьев А. Н., Развитие П. Эксперимент. исследование высших психологич. функций, М.–Л., 1931; Блонский П. П., П. и мышление, М., 1935; Занков Л. В., П. школьника, ее психология и , М., 1944; его же, Память, М., 1949; Зинченко П. И., Вопросы психологии П., в сб.: Психологич. наука в СССР, т. 1, М., 1959; его же, Непроизвольное запоминание, М., 1961; Смирнов Α. Α., Психология запоминания, М., 1948; Шемякин Φ. Η., "Автоматизмы" П. и мышление, "Изв. АПН РСФСР", 1956, вып. 81; Проблемы инженерной психологии, вып. 3 – Психология П., Л., 1965; Вулдридж Д., Механизмы мозга, пер. с англ., М., 1965.
М. Роговин. Москва.
Машинная П. Под машинной П. понимается устройств вычислит. машины, предназначенных для хранения информации различного назначения: входных данных, результатов вычислений, а также (для вычислительных машин с программным управлением) закодированных отд. приказов программ (команд) и самих программ. Вычислит. машины простейшего типа – арифмометры, настольные клавишные вычислит. устройства – обычно имеют П. для кратковрем. хранения вводимой в них числовой информации и результатов вычислений (т.н. р е г и с т р ы). Наиболее сложной структурой П. обладают цифровые электронные вычислит. машины – ЦВМ, устройства к-рых обычно наз. запоминающими устройствами (ЗУ).
Большинство ЗУ предназначено для хранения информации, записанной в натуральном двоичном коде (см. Кодирование), являющемся осн. языком ЦВМ. Конструкции устройств машинной П. отличаются большим разнообразием. Для ввода данных обычно используют ЗУ, в к-рых носителем информации являются бумажные карты и ленты с нанесенной на них системой отверстий (т.н. перфокарты и перфоленты). Вводимая информация, как правило, печатается на бумаге и реже выдается на специальные индикационные регистры. Значительно разнятся по типу устройства машинной П., предназначенные для хранения информации, циркулирующей в процессе ее обработки внутри ЦВМ. Здесь различают оперативные ЗУ (ОЗУ) и ЗУ с долговрем. хранением информации (ДЗУ). Первые используются для хранения информации, непосредственно участвующей в обработке, а также для хранения самих программ обработки, вторые – для более длит. хранения программ и информации, к-рые будут использоваться в дальнейшем.
Одно из важнейших качеств. различий между П. человека и существующих устройств машинной П. заключается в том, что процесс выборки информации из П. человека носит ассоциативный характер, в то время как у технич. ЗУ такой носит т.н. а д р е с н ы й характер, основанный на том, что каждое из слов, записываемых в ЗУ, определяется с помощью своего адреса, т. е; номера ячейки ЗУ, в к-рую оно помещается (каждое размещается в ЗУ в наименьшей дискретной единице П. – ячейке). Принцип адресности приводит к противоречию между большой емкостью и быстродействием ЗУ, т.к. при большой емкости ЗУ приходится усложнять их адресную часть, что приводит к увеличению времени обращения к ЗУ, т.е. к снижению его быстродействия. В наст. время ведутся работы по созданию машинной Π. ассоциативного типа. В таких ЗУ поиск информации осуществляется не по заданному адресу ее местонахождения, а по нек-рым признакам самой информации. Механизм выборки по ассоциациям позволит значительно облегчить и ускорить процесс поиска информации, приблизив работу машинной П. к работе П. человека.
